Тайны и судьбы мастеров разведки - Сергей Маслов Страница 16

После ухода в отставку, еще при Хонеккере, Маркус Вольф опубликовал книгу «Трое из 30-х», где обозначил свой внутренний разрыв с обреченной системой. Его интер­вью западным журналистам, где он говорил, что не мыслит социализма без демократии, были расценены руководством ГДР как вызов. В постановлении ЦК СЕПГ отмечалось: «И заслуженный генерал-полковник не имеет права...».

Как же мне было выйти на Вольфа? Ни во время своего пребывания в России, ни после он не давал интервью на­шим газетам. Я сам был свидетелем того, как рушились попытки моих коллег. Хотя однажды Вольф вынужден был ответить — не на вопросы, а на глупые и истеричные обвинения. У меня не было никакой «протекции», скажем, со стороны пресс-бюро Службы внешней разведки. Я в ту пору не только не знал, где находится офис этого подраз­деления СВР России, но и не подозревал, что таковое во­обще существует. Да и могла ли такого рода «протекция» вообще возникнуть? Кто такой я вообще был для людей из нашей разведки?

И все-таки мне удалось найти достойную рекоменда­цию — не в Москве, а в германском бундестаге. Ее дал мне друг Вольфа — правнук Бисмарка, граф Хайнрих фон Айнзидель. Этого имени нет в книге «Друзья не умирают»: Хайнрих пережил Маркуса на год. Но о нем, об их встрече незадолго до падения Берлинской стены Вольф рассказы­вал во второй своей книге — «По собственному заданию». Я сам интервьюировал Айнзиделя еще до ее выхода в свет. И сейчас мне кажется необходимым коротко рассказать об этом исключительном человеке. Думаю, отступление не покажется вам немотивированным уходом от темы. Все, что я скажу об Айнзиделе, — это и о Маркусе Вольфе тоже. Ведь не мной придумано: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Правнук Бисмарка был из породы людей, неудобных во все времена—для большинства. Он всегда думал и жил по­перек. Лишь однажды, в самом начале сознательной жизни, он пошел вместе со всеми—в поход гитлеровского вермах­та на восток. К 30 августа 1942 года на счету Айнзиделя, почти мальчишки в лейтенантских погонах, истребителя третьей воздушной эскадры «Удет», было уже 32 личные победы над нашими летчиками. В тот предпоследний день лета его «мессершмитт» сбили под Сталинградом.

В плену Айнзидель становится вице-президентом Национального комитета «Свободная Германия». Легко ли стать антифашистом, попав в руки врага? Для многих было легко. «Кашистами» называли в лагерях немецкие военнопленные тех своих соотечественников, которые перековывались в «антифашистов» в одночасье—за миску каши. Для Айнзиделя все было мучительно непросто. Но он уже не слушал других. Он слушал с тех пор только себя. За это Геббельс в своих дневниках назвал его «одним из отвратительнейших подстрекателей дворянской клики».

Он не поддакивал в комитете замшелым коммунистам вроде Ульбрихта. Он уже тогда был инакомыслящим. Точнее, просто мыслящим человеком. Он восторгался глубиной критического анализа капитализма Маркса, но задыхался в удушливой атмосфере социализма Сталина. Он не боялся возразить некоторым нашим политкомиссарам — ходячим сталинским цитатникам, — когда те только мешали организовать по-настоящему эффективную антифашистскую пропаганду на нашей передовой. Сразу после войны его вызвали — непонятно для чего: допро­са или беседы? — и сказали: «Поезда у нас ходят как на запад, так и на восток...». И посмотрели испытующе. Он спокойно ответил: «Я всегда это знал».

В послевоенное время он несколько лет работал в Германии в нашей оккупационной газете, издаваемой для немцев. В апреле 48-го он попросился в отпуск в западный сектор — в Висбаден. Это было вызовом. Но его отпусти­ли. Едва простившийся с жившей в Висбадене матерью, он был арестован американцами. Месяцы тюрьмы. Живые ассоциации на допросах, напоминавших практику НКВД. Когда обвинения в шпионаже в пользу СССР были сняты, он мог остаться. Но он вернулся в нашу зону. И здесь к нему в который раз подступили люди из НКВД с попыткой завербовать в качестве осведомителя. Только после этого он упаковал чемоданы и покинул восточный сектор Бер­лина. Газета «Нойес Дойчланд» все расставила тогда — в 49-м—по своим местам: граф Айнзидель «как обедневший дворянин представляет собой не более, чем мелкого бур­жуа, который при обострении классовой борьбы опускает руки, начинает хныкать и перебегает в другой лагерь». Об Айнзиделе в нашей стране было приказано забыть, хотя он на всю жизнь остался ее искренним другом. «Для русских друзей у меня всегда есть время. Приезжайте», — сказал он, когда я позвонил ему по телефону из Москвы в Мюнхен, чтобы попросить об интервью.

О том, что произошло с ним, Айнзидель написал очень честную книгу. В ней он рассказал о том, как трудно было — после развала империи, созданной его прадедом, после крушения Веймарской республики, после провала авантюры «третьего рейха» — не впасть в искушение ком­мунизмом. Книга так и называется: «Дневник искушения. 1942—1950».

Уникальная судьба. Уникальный круг друзей: от Мар­куса Вольфа и его брата Конрада Вольфа, выдающегося кинорежиссера, до уехавшего практически одновременно с ним на Запад Вольфганга Леонхарда, считавшегося в свое время одним из самых серьезных «кремленологов», до Льва Копелева—пожалуй, самого известного из советских диссидентов, живших в Германии.

В ФРГ Хайнрих фон Айнзидель писал книги, сцена­рии, занимался переводами. У него была семья. Двое сы­новей. Можно было бы спокойно провести старость. Но он неожиданно включился в борьбу как кандидат Партии демократического социализма на выборах в бундестаг. Представлять интересы практически восточногерманской партии, которой официальный Бонн навязывал ярлык наследницы СЕГІГ, живя в Мюнхене, — это было уже не диссидентство. Это было донкихотство. Но ведь он всегда думал и жил поперек. И по совести. И он победил, став старейшиной бундестага. Вот туда-то я и позвонил Айнзиделю еще раз.

— Передайте Маркусу Вольфу привет от меня. Только не говорите, что номер его телефона дал вам я, — таким был ответ на мой вопрос. Этот-то привет прозвучал при разговоре с Вольфом как пароль.

Наша встреча состоялась в знаменательные для Маркуса Вольфа дни. Недели не прошло с тех пор, как федеральный конституционный суд в Карлсруэ принял решение, пере­черкнувшее уже вынесенный Вольфу приговор — шесть лет тюрьмы. Это событие прошло у нас малозамеченным. А между тем оно тянуло на десяток «сенсаций», которые чуть ли не ежедневно появлялись в газетах или на телеэкра­нах. В Германии, где в то время юстиция победителей не раз торжествовала над здравым смыслом. Произошло нечто немыслимое. Поэтому мне так хотелось побеседовать с Вольфом не только как с блестящим организатором развед­ки, но и просто — ив первую очередь — как с человеком, оказавшимся на крутом изломе судьбы. Встреча состоялась в маленьком берлинском кафе.

«В РАЗВЕДКУ С ГОРБАЧЕВЫМ Я БЫ НЕ ПОШЕЛ» —Господин Вольф, сенсационный вердикт федерально­го конституционного суда порождает, казалось бы, совсем наивный вопрос: неужели все-таки есть справедливость на свете? Не горькая ли это ирония судьбы — найти справед­ливость именно в том обществе, ще всю свою жизнь вы ее меньше всего искали?

— Судей, от которых зависело не только мое буду­щее, но и судьба сотен сотрудников разведки ГДР, было восемь. Пятеро из них высказались в нашу пользу, трое проголосовали против. Если хотя бы еще один из членов конституционного суда разделил мнение последних, исход разбирательства оказался бы прямо противоположным. Расклад 4 на 4 был бы против нас. И тогда вынесенный мне приговор мог бы вступить в силу. Так что справедли­вость — в правовом смысле — висела на волоске.