Огни на равнине - Сёхэй Оока Страница 14

Несколько дней подряд я предавался обжорству.

Глухие отголоски взрывов лишь изредка нарушали тишину. А с юга вообще не доносилось ни звука. Было ясно: наши войска изгнаны из этого района. Я представил себе леса, долины, усеянные трупами японских солдат, и испытал необыкновенную эмоциональную встряску, мысленно рисуя жуткие сцены жестокой бойни. Люди гибли, в то время как я пребывал в раю, маленьком личном раю.

Я сам не знал, что творилось со мной. Но где-то в глубине души я, возможно, даже желал смерти своим товарищам по оружию. Ведь я прекрасно понимал, что после кратковременной передышки, после антракта в раю должен наступить трагический финал и для меня.

Между тем антракт, похоже, затягивался. На склоне за хижиной росли два десятка «картофельных деревьев», на противоположном склоне торчало множество кустиков с огромными листьями в форме соломенных шляп и съедобными плодами. Я старался попусту не транжирить обретенные богатства. Бережно обрезал штыком корнеплоды, тщательно мыл их в ручье, очищал от кожуры. Единственное, чего мне не хватало, так это живого огня – приходилось есть все сырым. Чтобы приспособиться к необычной диете, я подолгу пережевывал каждый кусок и в результате большую часть дня тратил на еду. Правда, несмотря на принятые меры предосторожности, у меня началась диарея.

Днем куры обычно шумной стайкой собирались перед хижиной, ночь проводили на карнизах. Они перестали меня бояться и часто беззаботно разгуливали прямо у моих ног. Мы стали друзьями, и, кажется, птички забыли о том, как грубо я себя вел во время нашей первой встречи.

Мне нравилось наблюдать за курами. К своему большому удивлению, я обнаружил, что они никогда не моргают.

Жизнь в раю была прекрасной, но временами я изнывал от скуки и безделья. Если бы участок принадлежал мне и я мечтал остаться здесь до конца своих дней, я бы собрался с силами и возродил хозяйство, обновил посадки культур. Но я осознавал шаткость своего положения и не был намерен планировать что-либо на будущее. Кроме того, настоящий хозяин мог объявиться в любой момент.

Чтобы никто не поймал меня врасплох, я обустроил себе в лесу тайное убежище, штаб-квартиру, и днем обозревал оттуда свои временные владения.

Мой покой нарушали только американские самолеты. Иногда они в боевом порядке пролетали над плантацией, и воздух дрожал от гула двигателей. Но чаще в небе мелькал аэроплан.

Однажды утром самолет с пронзительным скрежетом буквально прополз брюхом по верхушкам моих деревьев. Все происходило у меня на глазах, я даже умудрился разглядеть летчика в кабине. У него на шее болтался красный шарф.

Самолет медленно скользил мимо меня, пилот сидел, словно истукан, без движения, и глядел в одну точку. Глубоко внутри меня что-то дрогнуло, неожиданно я испытал прилив симпатии к этому американскому летчику. Человек! Я так давно не видел людей! Да, это был враг, живое воплощение угрозы и опасности. Но здесь, в моем обретенном раю, сама мысль о врагах казалась абсурдной.

Порой орудийная стрельба усиливалась, земля сотрясалась от взрывов, иногда в шуме и грохоте я улавливал гул моторов. Однако, судя по всему, гудели не самолеты, а скорее моторные лодки. Это заставило меня задуматься. Возможно, морской берег совсем рядом?…

Я попытался определить свое местонахождение. После того как американцы разбомбили госпиталь, я бесцельно блуждал по долинам и прошел примерно тринадцать километров. Стало быть, я удалился на двадцать километров от места базирования нашего взвода. Ориентируясь по солнцу, я все это время двигался на север. Поскольку наш лагерь располагался в сорока километрах к югу от базы Ормок, то я, вероятно, находился где-то посередине между этими двумя пунктами.

Полярная звезда подсказала мне, что хижина моя выходит на северо-восток, а противоположный косогор смотрит на юго-запад, то есть в сторону моря.

От праздной и сытой жизни я настолько обленился, что так ни разу и не сподобился залезть на соседний холм и изучить окрестности. Но тут меня охватило жгучее нетерпение. Стремясь наверстать упущенное, я со всех ног бросился бежать мимо своих «картофельных деревьев» по скользким, обляпанным грязью бревнам, которые своеобразным настилом накрывали впадину. Я вскарабкался вверх по соседнему склону и затрепетал, почувствовав на щеке нежный поцелуй морского бриза. Через мгновение передо мной открылось море.