Сиамские близнецы - Владимир Сиренко Страница 14

Дорн опустил глаза:

— Я дважды был в храме, но, видимо, мы с вами разошлись во времени. Дост привез из Берлина указание похитить меморандум Идена «Германская опасность» и со свойственной его баронской светлости беспардонностью нещадно меня эксплуатирует.

Багратиони насторожился:

— Речь, часом, не о том досье, которое Иден разработал после подписания морского соглашения?

— Вероятно. Дост торопится. Он боится, как бы после захвата Рейнской зоны, об этом в Берлине говорят как о деле решенном, и произойти оно может буквально со дня на день, нас с ним не попросили бы отсюда.

— Это было бы печально… — отозвался Багратиони. — Я слышал кое-что, правда, сроки назывались более отдаленные. Ваша ситуация осложняется. Как некстати! Впрочем, британцы вряд ли займут активную позицию. Скорее сделают вид, что это их не касается. Но я не хочу верить, что французы простят Гитлеру наглость.

— А вдруг тот документ прольет свет на намерения англичан в случае агрессии против Франции?

— Может быть. Но как вы рассчитываете получить его?

— Кажется, Дост нашел подход к Форин офис. Я же думаю, кража подобных документов — дело не одного дня, а кроме того, это вне возможностей заранее спланированной операции. Здесь можно только уповать на случай.

— Советую вам держаться подальше и от спланированной Достом операции, и от случая. Вам нельзя подпадать под компрометацию. А вообще я не придавал бы этому документу большого значения. У Идена свой взгляд на проблему, но это не последнее слово в англо-германских отношениях. Именно этим продиктована наша с вами задача. Думаю, скорее события на Рейне, если они все же произойдут, станут реальным показателем состояния отношений королевства и рейха. Германская опасность, конечно, декларируется Иденом, он чувствует ее, я бы сказал, нутром, но в то же время Иден предлагает фон Хешу заняться созданием тройственного англо-франко-германского пакта. Иден не хочет ссориться с соседом, набирающим военную мощь. И если французы, в свою очередь пойдут па этот пакт, значит, договор Франции с СССР — маневр. Я недавно передал в Центр слова Болдуина, что Германию можно разгромить только с помощью России, но это будет иметь свои результаты — большевизацию Германии. И еще Болдуин сказал, что, зная желание Гитлера двинуться на Восток, он хотел бы, если дело дойдет до европейской драки, чтобы то была драка между большевиками и нацистами. Это уже программа. Разумеется, Болдуина пугает возможность большевизации Германии, но зато увлекает мысль, что можно измотать, ослабить Советский Союз в борьбе с Гитлером. Вот так ставится вопрос…

«Он более чем откровенен со мной, — анализировал Дорн. — Так, может быть, никакой подоплеки в наших контактах нет, Багратиони не поручали контролировать меня, просто действительно целесообразно сейчас вести именно совместную работу. Будь я на месте Багратиони и сиди рядом со мной полупровалившийся в глазах Центра — и, естественно, в моих тоже — разведчик, стал бы я выдавать свои разработки? Нет, разумеется».

— А вам, Роберт, — продолжал Иван Яковлевич, — нужно расширять контакты. Поэтому я хочу познакомить вас с одним очень любопытным человеком. Рудольф фон Шелия… дипломат, выходец из аристократической семьи. Работал в Париже с фон Хешем. Сейчас его направляют советником посольства в Варшаву, это явное понижение, в Лондон он приехал просить протекции у своего бывшего патрона. Но тот ничего для него, думаю, уже не может сделать. Фон Хеш — неугодная Берлину фигура. Я знаю отца Рудольфа. И отец, и сын ненавидят Гитлера, считают выскочкой и узурпатором, что правда. И как я понял, Рудольф ищет человека, как бы это точнее сказать… Нет, фон Шелия никогда не предал бы родину. Но Гитлер для него — это не Германия. Как я понимаю, дипломат готов по мере своих возможностей раскрыть перед миром истинные агрессивные планы фюрера. Я думаю, будет целесообразно, если фон Шелия примет вас за агента, скажем, шведской разведки. Я ему намекал, что ему стоит подумать об отделке варшавского особняка и привлечь к этой работе нейтральную фирму, имеющую филиалы в Берлине и Лондоне. Шведскую фирму. Мы поняли друг друга с полуслова. Мне кажется, Рудольф, да и его отец, который знает мои убеждения, могут догадываться о моей роли в Британии. Но это люди благородные, я не боюсь их.

— А под пыткой? Ни вы, ни ваши немецкие аристократы представить себе не можете, каковы методы гестапо!

— Отчего же… Но у каждого своя борьба и своя мера ответственности. Сейчас борьба против Гитлера вступает в ту фазу, когда плата за нее — жизнь и самого борца, и его близких. В старом баронском замке это отлично понимают. Но там любят Германию самой светлой любовью — в этом-то все и дело. Что же до нас с вами, как говорится, к чему слова. Уж постарайтесь с варшавским особняком. Главное, чтобы не было пустот, дабы ваши «коллеги»… Рудольф приедет к вечеру с прощальным визитом. Если вы заговорите о планах агрессии в Центральной и Восточной Европе, ссылаясь на то, что война в столь богатых лесом районах может больно ударить по вашей фирме, я уверен, фон Шелия поддержит разговор. Намекните ему, что собираетесь, скажем, открыть филиал фирмы в Зальцбурге или в одном из городов Моравской Чехии. Незаметно приблизьтесь к польской теме. Посмотрите, как он реагирует. Послушайте его внимательно.

— А может быть, действительно завести своих торговых посредников в этих районах? Чтобы я имел официальную возможность бывать в Чехии и Австрии?

— Что вы у меня спрашиваете? Я не Демидов, не Гейдрих и не Венс… — Багратиони хохотнул. — Действуйте, господин предприниматель, согласно вашим акульим законам конкуренции. Единственное, что я тут могу посоветовать, — не форсируйте события нарочно. Это может насторожить ваших германских патронов. Ага, скажут они, мы его не посылаем ни в Австрию, ни в Чехию, но что там желает пронюхать этот Дорн, мы еще не совсем забыли, что подозревали его в работе на Англию.

Дорн промолчал.

— И еще о ваших подозревающих всех и вся берлинских патронах… Я не хочу себе судьбы несчастного Кляйна. Я не хочу, чтобы кто-то здесь или, что страшнее, кто-то в Германии недвусмысленно спросил: что связывает шведского лесопромышленника, а точнее, офицера СД, с русским аристократом-эмигрантом, спросил и крепко задумался, — закончил Багратиони и вдруг спросил: — Сколько вам лет, Роберт?

— Тридцать два.

— Тогда вам нужна Нина.

Дорн бросил на Багратиони удивленный взгляд. Неужели этот человек настолько циничен, что может открыто предложить поухаживать за своей дочерью? Тот понял и насмешливо бросил:

— А вы потом попробуйте внушить Лею, что вам весьма приятно беседовать с русским князем о международных делах. Или что аристократ-изгнанник увлечен лесоповалом в Швеции. Не поверит ваш Лей, — и окликнул дочь: — Нина! Нина! — девушка обернулась к ним, но не подошла, перекинула в руках клюшку и вопросительно склонила голову.

— Подойдем, — сухо бросил Багратиони, вставая. — Я бы хотел, — наставительно обратился к дочери, — поручить тебе нашего гостя. Не покажешь ли ты ему усадьбу?