Солдат великой войны - Марк Хелприн Страница 13

– Откуда?

– Потому что есть душа, и солдат ли ты, ученый, повар или ученик на заводе, твоя жизнь и работа со временем убедят тебя в ее существовании. Разница между твоей плотью и оживляющей силой внутри ее, которая дает возможность чувствовать, понимать и любить, в таком вот нарастающем порядке, откроется тебе десятью тысячами разных проявлений десять тысяч раз.

– Вы когда-нибудь видели душу? – спросил Николо.

– Видел миллионы, – ответ удивил даже самого Алессандро, который теперь уже не вполне себя контролировал. – Миллионы мертвых, марширующих в небо по лучу света. А теперь послушай. – Он наклонился к юноше, ударил кулаком в ладонь. – Если ты обойдешь все музеи мира, чтобы взглянуть на картины, на которых такой луч света связывает небеса и землю, знаешь, что ты обнаружишь? Ты обнаружишь, что независимо от времени, независимо от страны, независимо от художника угол наклона этого луча более-менее одинаков. Случайность?

– Мне надо посмотреть. Надо измерить. Не знаю.

– Измерить?

– Транспортиром.

– Такое ты можешь измерить и глазами, и потом, когда приходит день Страшного суда, транспортиров не будет даже у марксистов.

– У меня будет. Всегда ношу в кармане. Смотрите. – Николо достал маленькую коробочку из красного пластика, в которой лежали линейка, транспортир, маленький контурный трафарет, циркуль и штанген-циркуль, словно приготовленные для показа Алессандро Джулиани. – Вы просто не знаете. Когда работаешь с машинами и должен что-то сделать, все приходится мерить и перемеривать, чтобы не допустить ошибки. Машина не терпит ни ошибок, ни оправданий. Ее не интересует, что ты хочешь и на что надеешься. Ты все должен сделать правильно, или она не будет работать. – Эту тираду он произнес так искренне и уверенно, что заставил старика замолчать. – Что такое? – спросил Николо, чтобы вернуть Алессандро в разговор.

– Твой довод прекрасен и удивителен, Николо, – ответил Алессандро. – Короче, ты прав. Ты должен мерить и перемеривать, чтобы все сделать правильно. И мне стыдно. Потому что я не измерял все эти лучи света.

– Синьор, что там с вами случилось?

И тут, возможно, потому, что долгая прогулка пешком утомила и вымотала его, старик наклонил голову, ткнувшись подбородком в кулак левой руки.

Николо наклонился и сочувственно посмотрел на старика, показывая, что со временем станет мудрым и сострадательным человеком. Николо не стал извиняться за то, что утомил Алессандро, потому что именно Алессандро повел их в этот поход, но тем не менее почувствовал привязанность к этому старику, который, пусть и хромой, учил его ходить.

* * *

Покинув Ачерето, они ускорили шаг. Вероятно, отдых и еда прибавили Алессандро сил.

– Бог всегда вознаграждает тебя, – сообщил он своему спутнику. – Ты не можешь упасть, не рассчитывая, что поднимешься. Называй это колесом или уроком Антея, как хочешь, но после падения сила вливается в тебя. Может, сказывается близкий восход луны, или причина в шоколаде, или во втором дыхании. Скажи мне, если захочешь идти медленнее.

– Думаю, что смогу за вами угнаться, – не без сарказма ответил Николо.

Но следующие час или два придерживаться взятого Алессандро темпа оказалось для юноши не так-то просто. Он тяжело дышал и даже начал подумывать, а может, у него нелады с сердцем, потому что едва поспевал за стариком, который при каждом шаге опирался на трость и наклонялся, так что создавалось впечатление, что он вот-вот упадет.

Они забирались все выше. Дорога от Ачерето до Ланчиаты иногда круто поднималась – к гребню хребта, который с крыш Рима казался Альпами, а потому ныряла в долины, где паслись стада овец, которые в лунном свете выглядели пятачками оставшегося после зимы снега.

Они проходили по краю ущелий, где белая обочина дороги обрывалась в пустоту. На поворотах Алессандро держался в опасной близости от пропасти. Иногда казалось, что, едва он убирал ногу, земля бесшумно обрушивалась за ним. Он не замечал этого, да его это и не волновало, словно набранная им сверхъестественная скорость гарантировала безопасность. Николо казалось, что они соревнуются, пытаясь выяснить, кто первым поднимется на самый высокий гребень, где громада луны висит над безмолвным миром.

Сам Николо к краю не приближался, и Алессандро это забавляло.

– У альпинизма есть много достоинств, – поведал он ночи, скалам и воздуху, потому что юноша все-таки держался в нескольких шагах позади. – И одно из них, едва ли не самое ценное, заключается в том, что он учит не бояться высоты. Мальчиком, поднимаясь в горы с отцом и проводниками, его знакомыми или нанятыми, я страшно боялся пустоты пропасти, и мои пальцы так вцеплялись в скалы, что костяшки белели. А проводники садились на самый край и беспечно болтали ногами. Они могли встать на самый пик, курить трубку, сматывать веревку, разбирать снаряжение. Или бегать вверх-вниз по козьим тропам, иной раз отвесным, как Колонна Трояна.

После нескольких дней в горах мой отец уже не обращал внимания на глубину пропасти, над которой стоял каблуками на скале, а остальной частью подошвы – в воздухе. Не помню, в какой именно момент я расстался со страхом, и, возможно, потому, что боялся я очень долго, потом страх уже никогда ко мне не возвращался. После войны я в горах не бывал, но высоты не боюсь. И в дальнейшем – на утесах Капри, поднимаясь на собор Святого Петра, залезая на крышу, чтобы заменить или поправить черепицу, я убеждался, что эта часть меня остается молодой. – Говорил он легко, не задыхаясь, прямо-таки юный бегун во время пробежки в хороший день. – Хочешь, чтобы я притормозил? – поинтересовался он у Николо.

– Нет, – отозвался Николо, тяжело дыша, – но, может, все-таки стоит, ведь мы идем в гору.

– Обо мне не беспокойся, – заверил его Алессандро. – К утру я все равно вымотаюсь, что бы ни делал, поэтому для меня лучше идти быстрее, пока есть такая возможность. Мир, Николо, полон маленьких и не всегда приятных сюрпризов. Вот я, семидесяти четырех лет от роду, бегу в гору, и тебе стыдно, потому что в свои семнадцать ты дышишь, как девяностолетний старик. Ничего страшного. Через несколько часов тебе, возможно, придется меня нести, а пока окажи любезность, немного попотей, не отставай.

– А если вы так и будете идти до самого Сант-Анджело? – в отчаянии вырвалось у Николо.

– Тогда у тебя прибавится времени для общения с сестрой, а меня похоронят в Монте-Прато. Но лучше быть похороненным там, чем в одном из этих мраморных пеналов в Риме.

– Вы что, не боитесь смерти?

– Нет.

– А я боюсь.

– Ты с ней просто не сталкивался.

– И я не такой смелый.

– Смелость тут совершенно ни при чем. Смелость нужна для другого.

– Да, но умерших как-то недостает.

– Это я знаю.

– Но ведь с этим ничего не поделаешь, так?

– Нужно вести себя так, будто они живы.