Хорошие солдаты - Дэвид Финкель Страница 13

— Вычистить тут надо все, вот что я думаю, — сказал Джагер. — Выкачать все дерьмо и навести порядок. Первый шаг — убрать дерьмо, второй шаг — найти кого-то, кто спустится туда и поднимет его. Это будет стоить денег.

— Да, — согласился Каммингз, знавший правила расходования денег, которые не предусматривали затрат на извлечение мертвого иракца из канализационного отстойника на заброшенной макаронной фабрике.

— Нам не по себе будет, если придется жить в здании, где в отстойнике плавает труп, — сказал Джагер. Взяв длинную металлическую трубу, он помешал жижу. Череп скрылся из виду.

— Кто-то над ним так сильно надругался, как только можно надругаться над человеком, — промолвил Каммингз. Череп тем временем снова всплыл. — И нет такого учебника, чтобы взять, открыть и там было сказано: убирать трупы из отстойников надо так-то и так-то.

Джагер еще раз помешал содержимое ямы.

— Я подрядчика сюда привозил, он тут все готов сделать, но этим заниматься не хочет ни в какую, — сказал он. — Я его спросил, за сколько он возьмется его убрать, а он мне говорит: «Ни за какие деньги».

— Если бы это был американский солдат, тогда конечно. Мы бы мигом тогда, — сказал Каммингз.

— Мы бы сами спустились и достали его, — подтвердил Джагер. — Но…

— Но как я могу приказать солдату залезть туда и поднять его? — закончил Каммингз, и после того, как Джагер вернул крышку на место, они пошли осматривать фабрику.

Разруха на ней была страшная — потрескавшиеся стены, кучи сломанного оборудования, — и представить себе, что тут могут поселиться сто двадцать солдат, было трудно. Но Джагер уверял Каммингза, что это возможно и необходимо.

— Мы знаем, что у боевиков была здесь база, — сказал он. — Есть данные, что они тут пытали и убивали людей. — Боб тому свидетельство, заметил он и добавил: — Соседи говорят, что слышали крики и звуки избиений.

Они вышли из фабричных ворот на улицу и в сопровождении нескольких солдат двинулись вдоль периметра. Фабрику окружал массивный цементный забор, но по соображениям безопасности нужны были еще взрывозащитные стены вдвое большей высоты и спирали колюще-режущей проволоки.

Завернув за угол, Каммингз увидел саманную хижину, построенную так близко от фабричного забора, что она должна была оказаться внутри взрывозащитных стен. Во дворике висело сохнущее белье, значит, кто-то здесь жил, и, войдя в калитку, Каммингз направился к мужчине, которого при виде солдат заметно затрясло от страха.

Через переводчика Каммингз стал ему объяснять, почему он здесь; в помещении фабрики, сказал он, будут жить американские солдаты, и для их безопасности придется построить очень высокий забор, внутри которого, к сожалению, окажется и его дом, но будет сделана калитка…

— Я уйду, — сказал мужчина по-арабски, перебив Каммингза.

— Не надо, — возразил Каммингз и попросил переводчика втолковать ему, что никто его не гонит, просто надо будет построить забор…

— Я уйду, — повторил трясущийся мужчина и, возбуждаясь, доходя до неистовства, стал объяснять, что только потому занял этот клочок земли, что боевики выгнали его с семьей из его собственного дома, что он не хотел сделать ничего плохого, что идти ему отсюда некуда, что это временное жилье — единственное, что у него осталось… и только теперь, услышав наконец переводчика, говорившего одновременно с ним, запнулся и спросил:

— Мне не надо уходить?

— Нет, — сказал Каммингз. — Я…

— Мне не надо уходить? — переспросил мужчина, и в этот момент из лачуги начали появляться другие ее обитатели. Дети — один оборванный ребенок за другим. Озабоченная, удрученная старуха. Еще дети, окружившие Каммингза и его солдат, и наконец беременная женщина, которая, нервно стоя в дверях, слушала, как муж говорил: — Спасибо вам, что спасаете нас, спасибо, что защищаете нас забором, спасибо, что разрешаете нам остаться.

— На здоровье, — отозвался Каммингз, пожимая ему руку, — и спасибо вам, что пускаете нас.

Мужчина улыбнулся, старуха улыбнулась, женщина в дверях улыбнулась, и час спустя, по пути обратно на базу, Каммингз все еще переживал этот трогательный момент благодарности. Доброты в этой стране тоже много, сказал он, и теперь ему тем более хотелось похоронить Боба по-человечески.

— А кто-нибудь, я надеюсь, потом с моим телом так же поступит. И с телом любого человека. Иначе какие же мы люди? — сказал он.

Но как проявить человечность в этих обстоятельствах? Он еще не нашел ответа на этот вопрос к следующему утру, когда ему позвонил Джагер, только что получивший донесение.

Выслушав его, Каммингз дал отбой. Он выглядел ошеломленным. Пошел искать Козларича.

— Сэр, макаронная фабрика уничтожена, — сообщил он ему.

Согласно донесению, после ухода солдат на фабрике появилась дюжина вооруженных людей в масках. Некоторые из них несли взрывчатку, и взрыв, который они устроили, был мощным.

— Ее больше нет, — сказал Каммингз про фабрику.

Хотя, возможно, это было и не так. Первоначальные донесения часто оказывались ошибочными. Требовалось подтверждение.

Но в Ираке, как и везде, бывают особенно трудные дни. В Камалии в тот день не было солдат, а воздушная разведка была невозможна из-за сильного ветра и пыли.

Потом, ближе к концу дня, пилот высоко пролетавшего истребителя сообщил, что фабрика и правда, похоже, сильно разрушена.

Насколько сильно, было неясно. Пилот не сказал. Каммингз не знал.

А хижина?

— Не знаю.

А благодарный человек?

Он покачал головой.

А старуха? А беременная женщина? А дюжина детишек?

Он покачал головой.

Что он знал — это что проблема Боба была решена.

— Ненавижу эту страну, — сказал он.

Четыре дня спустя поздним утром, когда первый сержант Уильям Заппа стоял на улице в Камалии, кто-то выстрелил ему в бок.

— Мне сперва показалось — царапнуло чем-то. Не понял даже, что подстрелили. Услышал хлопок и думаю: что это, к чертям, такое было? Потом смотрю вниз и что-то уже чувствую, потом вижу, кровь течет из бока, и думаю: черт, меня же ранило, — говорил Заппа позже, когда этот длинный день кончился.

Ранее тем утром большая часть батальона отправилась в Камалию делать очередной шаг в постановке района под контроль. Выехали с ПОБ массированной колонной достаточно рано: торговцы козлятиной вразнос еще снимали с животных шкуры, рассчитывая продать мясо до дневной жары. В девять утра в небе кружили два вертолета огневой поддержки, и сотни солдат, рассыпавшись по Камалии веером, обыскивали дома. В 9.50 Козларич, выглянув в окно своего «хамви», сказал: «Все идет хорошо», а в 10.21 Заппа был ранен одиночным выстрелом: пуля вошла ему в бок и вылетела через спину, началось кровотечение.