Командир подлодки. Стальные волки Вермахта - Гюнтер Прин Страница 12

— Наглый козел. Хочет удостоверение. Я тебе дам такое удостоверение…

Плавание проходило без приключений, пока мы не подошли к Аду. Это название дано тропической части Южной Америки, где температура в тени поднимается до 40 градусов. Мы работали днем и ночью, разгружая и нагружая, иногда в четырех портах в день. Работали все, свободных не было. Я мало кого из команды видел, потому что в получасовой перерыв мы, как мешки, валились в койки и спали не раздеваясь.

Однажды ночью в Сан-Антонио я был назначен на вахту у трюма, в то время как другие отправились на берег пить. Я был бы рад пойти с ними. Трюм был освещен ярким светом дуговых ламп. Коричневые грузчики, чьи спины блестели от пота, разгружали ящики с вином из Лексоза. Это были проворные плуты, и я должен был следить, чтобы они не скрылись в темноте с другими товарами. Трюм выглядел как склад самых разных товаров. Ватерклозеты и изображения святых, лезвия бритв и инструменты плотника — все перемешано вместе.

В полночь во время перерыва грузчики уселись внизу на набережной, а я пошел на палубу, где было спокойно и прохладно. Город поднимался на холме, мерцая тысячами огней. Он выглядел как искрящаяся волна, простирающаяся до возвышающихся Анд.

Шум возвращающейся команды донесся с набережной. Все они хорошо набрались и покачивались на шторм-трапе, поднимаясь на палубу. Бич Мэйланд шел впереди. Наклонившись ко мне, он ядовито спросил:

— Снова на вахте? Снова лижешь задницы? Ты сопливый подонок!

— Сам подонок, — ответил я.

Минуту он колебался, глядя как полоумный.

— Что ты сказал? — прорычал он.

— То же, что и ты.

Он глубоко вдохнул. Мы стояли лицом к лицу, остальные окружили нас враждебным кольцом. В смутном свете палубных ламп я не различал их лиц. С носа приближался третий помощник.

— Приходи на корму, я выколочу из тебя дурь, выпущу кишки, — пробормотал Мэйланд, поворачиваясь, чтобы уйти. Остальные пошли за ним.

Я знал, что рано или поздно придется подраться, и решил, что приму его вызов здесь и сейчас. Когда я пришел на корму, я вынужден был прокладывать себе дорогу, как боксер, идущий на ринг. Люди стояли в тесном проходе между столовой и палубой, которая, по-видимому, была оставлена для зрителей, чтобы они могли видеть через открытую дверь кубрика. В кубрике было только два человека: на койке спал Мартенс, а в середине стоял бич, играя мышцами. Я подошел к койке, снял куртку, повесил на вешалку. Затем мы повернулись друг к другу.

— Сто девяносто фунтов веса против ста тридцати.

— Задай ему! — провизжал юнга.

Остальные молчали. Я принял боевую позицию, помахал руками и, пританцовывая, пошел к нему. Он стоял как глыба.

Кулаки, тяжелые, как молоты, небрежно опущены. Он показывал, что не боится меня.

— Иди, иди, подонок! — насмехался он.

Я сделал выпад и ударил его правой в подбородок, но промахнулся. Тряхнув головой два или три раза, как бы прочищая уши от воды, Мэйланд медленно пошел на меня. Между койками и стеной места для движения было мало. Он широко размахнулся. Я откачнулся, но его удар пришелся мне по уху. Я ощутил резкую боль и почувствовал, что по шее течет кровь.

Теперь Мэйланд шел ко мне с вытянутыми руками, стараясь захватить меня. Я понимал, что, если он сожмет меня руками, все сразу кончится. Я отпрыгнул, схватил его правый палец и изо всех сил потянул назад. Он со стоном упал на колени.

— Пусти, вонючий подонок.

Я усилил давление. Я знал, что он убьет меня, если я его выпущу.

Капли пота выступили на его лбу.

— Пусти, ради бога! — завизжал он.

Я давил так сильно, как мог. Послышался треск. Палец был сломан.

— Боже всемогущий! — Потом более покорно, совсем другим голосом: — Пусти, ради бога, Прин!

Я отпустил и осторожно отступил на несколько шагов. Он остался сидеть на полу, сжимая сломанный палец. Как большинство физически сильных людей, он не умел выносить боль, принимая наказание.

Зрители вошли в кубрик и молча направились к своим койкам.

Я подошел к шкафчику и посмотрел в зеркало внутри его. Мое ухо почти оторвалось от его удара. Я прижал к нему носовой платок и пошел к вахтенному офицеру, чтобы он оказал помощь.

— Как тебя угораздило? — спросил третий помощник.

— Ящик упал, — ответил я.

Пришел бич, держа свой сломанный палец.

— Я упал, — хрипло сказал он.

Третий ухмыльнулся:

— Как вам это понравится? На Прина падает ящик и отрывает ухо, а ты падаешь и ломаешь палец. Вы бы придумали историю получше к завтрашнему утру. Если вы расскажете капитану эту, он повесит вас обоих.

Когда я вернулся с перевязанной головой, меня встретило враждебное молчание. Я притворился, что ничего не заметил, и переоделся.

Через десять минут пришел Мэйланд. Его перевязанный палец торчал как свеча.

— Прин не донес, — сказал он, и после этих слов воцарился мир.

Следующие несколько дней мы обращались друг с другом с утонченной вежливостью.

Однако через четырнадцать дней в Талтале он с двумя другими матросами покинул корабль. Страсть к бродяжничеству снова захватила его. Этому желанию ни один бич не может сопротивляться. Он хотел отправиться в Диамантино, и отправился, но при этом терял весь свой заработок.

Хотя с тех пор меня никто не задевал, популярности мне это не прибавило. Я все равно оставался «человеком, работающим за удостоверение». Но я побил Мэйланда, и все уважали меня за это.