Тайная схватка - Герман Матвеев Страница 12

Поднимаясь по трапу, Миша услышал окрик:

– Эй! Кто там? Ты, что ли, адмирал?

– Я.

– Шикарно, браток, живешь. На машине прикатил.

Миша промолчал. Его раздражал этот шутливо-покровительственный тон, но, как отучить от него машиниста, он не знал. Самое лучшее – отмалчиваться.

– Ты что-то и разговаривать не хочешь?

– Если ты меня все время дураком выставляешь, то говорить нам нечего, – буркнул Миша, направляясь к себе.

– Погоди, Миша. Куда торопишься? – дружелюбно сказал машинист, загораживая дорогу. – Давай поговорим по-хорошему. Когда я тебя дураком выставлял?

– Всегда. Зачем ты меня адмиралом зовешь?

– Да ведь я по-дружески… Погоди. Ребята за день натрудились – и спать, я на вахте один. Посидим.

Сысоев сел на бухту каната, вытащил из кармана коробку с табаком и начал крутить из газетной бумаги цигарку. Миша хотел уйти, но почувствовал какую-то новую нотку в голосе машиниста и остался.

– Сложная, брат, штука жизнь… – глухо, со вздохом сказал Сысоев, пристраивая фитиль к кремню и ловко высекая огонь. – Похоже, что я один на всем свете остался… Видел сегодня земляка. Говорит, деревню нашу немцы сожгли, а стариков моих на тот свет отправили… Печальная картина получается.

Сысоев помахал затлевшим фитилем, прикурил толстую цигарку и закашлялся.

– Тьфу! Черт! Першит в горле.

Где-то в ближайшем доме заиграл патефон. Миша вспомнил, как он тоже потерял мать, и ему стало жаль этого одинокого человека.

– А деревня у нас была хорошая, – продолжал Сысоев, освещая свое лицо огнем цигарки. – На высоком месте, а внизу речка. Фруктовых садов много, и больше всего вишни… Весной, когда цветут, очень замечательно! Выйдешь вечером на улицу, так, понимаешь, такой аромат нежный… А днем пчелы гудят. И вот, когда все это было, так не ценил. А в плаванье ушел да попал за границу, тогда и заскучал. И сейчас… Стоит перед глазами вся деревня в цвету… А в речке у нас раков много. Ты ловил когда-нибудь раков?

– Нет.

– А я много их ловил, когда вроде тебя шпингалетом* был. Ночью ловили. Соберемся компанией, круглых сеток наделаем, на середину лягушку ободранную привяжем и на палках спустим с берега. А потом костер разведем и сидим кругом, сказки страшные рассказываем. Про домовых, про русалок да про леших. Дураки были – верили, боялись.

– Ну а раки? – спросил Миша.

– Чего раки? Раки свое дело делают. Залезут в сетку лягушку сосать, ну и вытащим их на берег – и в ведро с крапивой.

– Зачем с крапивой?

– А в крапиве они живучими бывают. Лучше, чем в воде.

Завыли сирены на военных кораблях, их подхватили гудки заводов, а затем и городское радио объявило тревогу.

– Никак, налет! – сказал Сысоев, поднимаясь с бухты. – Давно не было. Так ты, Миша, на меня не сердись. Я ведь это так…

Они поднялись к рубке и стали наблюдать. Во всех концах города вспыхнули столбы прожекторов, пошарили по небу и исчезли. Где-то очень далеко в небе замелькали желтые разрывы зениток. Когда донеслись их хлопки, Миша обратил внимание на то, что патефон по-прежнему играет какой-то вальс.

– Ко всему человек может привыкнуть, – задумчиво сказал машинист, тоже прислушиваясь к музыке. – Воздушная тревога, а им хоть бы что…

– Привыкли. Сколько этих тревог было – не сосчитать.

– Куда ты ездил сегодня? – спросил Сысоев.

– Ездил по делу. У сестренки был, дома был…

– Сестра старше тебя?

– Младше. Пять лет.

– Ну-у!.. Маленькая. Привел бы когда-нибудь. Я люблю маленьких ребят.

– Приведу, если отпустят. Она на лодке хотела покататься.

– Обстрелов она не боится?

– Нет.

– Молодец! Хотя, положим, ребята ничего не боятся. Они же не понимают опасности. Им все нипочем.

Сысоев замолчал, вглядываясь в темноту. Недалеко от них, на набережной, мелькнул огонек папиросы. Это курил дежурный милиционер, пряча огонь в рукав шинели. Миша думал о Сысоеве. В этом человеке неожиданно открылись новые стороны. Если раньше Мише хотелось унизить Сысоева какой-нибудь шуткой, сделать ему больно, то сейчас он почувствовал в нем человека, который переживает, думает, болеет душой за других.