В Афганистане, в "Черном тюльпане" - Геннадий Васильев Страница 11

— Раненых много. Тяжелые. Вертолеты с ними уже в воздухе…

— Что там творится, что творится!..

— Игорь Иванович, приказал тебя срочно в операционную вызвать…

— А ты с ума сошла!.. Занавесилась… Сидишь в темноте…

— Ой, что это с ней, девчонки?..

— Ты куда, ненормальная?..

Они разлетелись в стороны от рванувшейся к выходу Елены. Задрожали стены, и разорвались бумажные обои у косяков от хлопнувшей с треском двери. Упала со стола с жалобным звоном фарфоровая китайская чашка.

— Ой, девчонки, ну, мы и дуры старые, — глухим шепотом сказала одна из девушек. — У Ленки же Шульгин на первой паре подорвался.

Елена летела, не разбирая дороги. Лицо у нее пылало. В голове стоял страшный гул, сквозь который пульсировала ужасная мысль: он погиб, погиб, погиб…

От этой кошмарной мысли не хотелось жить, слабело все тело, и сердце, казалось, каменело и едва билось ледяными толчками.

Елена влетела в подземелье файзабадского морга растрепанная, дрожащая, опустошенная. И когда горящий взгляд ее наткнулся на груды останков тел, собранных шульгинскими ребятами, неловко прикрытых медсанбатовскими простынями, липкая хватка животного ужаса сжала ее сердце. Белые стены качнулись и поплыли, меняя свой цвет на туманный сгущающийся мрак.

Она очнулась от резкого неприятного запаха нашатыря. Где-то рядом мальчишеский голос твердил упрямо и громко.

— Только вы их не путайте. Мы их еле опознали. Лейтенант велел мне лично за всем тут проследить. Сказал, голову снимет, если перепутают. Лейтенанта нашего все знают…

— Какого лейтенанта? — еле слышно прошептала слабая Елена, поднимаясь на колени и отталкиваясь от испуганного начальника медслужбы, нависшего над ней с нашатырем.

— Как это, какого лейтенанта? Нашего… Шульгина Андрея Николаевича. Он знаете, какой, если что не так…

— Андрюша живой… Шульгин живой, — жалобно всхлипнула Елена, не веря еще своему нежданному счастью.

— Ну, голубушка, — густым басом заворчал начальник медслужбы, лысоватый пожилой майор. — Да твой Шульгин с того света к тебе вернется. Приползет на одном характере. Это же гусар. Крепкий мужик. Поднимайся, поднимайся. Нашла время в обмороки падать. Вон уже вертушки с ранеными садятся одна за другой, а у тебя еще инструмент не готов. Работы много будет. Беги, беги, голубушка…

Он улыбался в рыжие пшеничные усы, глядя, как жизнь возвращается на мраморное, прекрасное лицо Елены, как наливаются упругой силой безжизненные, вялые руки.

— Я сейчас буду готова, — тихо сказала Елена.

Поднялась, слегка пошатнувшись. Потерла виски и побежала к выходу, боясь оглядываться на ужасные окровавленные плащ-палатки.

Следующие семнадцать часов Елена провела в страшном напряжении беспрерывных операций.

Несколько раз она ложилась сдавать кровь для ослабевших раненых.

И каждый раз вставала, и, отклоняя предложение хирургов идти отдыхать, вновь становилась к операционному столу.

Врачи поглядывали на ее побелевшее как мел лицо с тревогой, но руки старшей операционной сестры двигались с такой отточенной быстротой, что хирурги только пожимали плечами и продолжали свое важное врачебное дело.

К вечеру даже у них, сильных мужиков, дрожали ноги, и когда последнего раненого переложили на носилки, один из хирургов сел прямо на пол, не в силах дойти до кушетки.

Аккуратная Елена спокойно прибрала операционную, сложила в боксы инструмент, и тихо спросила у мужчин, сидящих на стульях, подобно расквашенному расползающемуся тесту:

— Кто знает, как можно связаться с ребятами в горах?

— Да что вы, Елена Сергеевна, — вяло ответил один из хирургов, — как с ними теперь свяжешься? Наверное, никак… Если только к оперативному дежурному обратиться. Но там сейчас генерал возле станции на связи. Дежурный не поможет… Гиблое дело. Пропащее…

— Точно… Дежурный не поможет. Можно не обращаться. Он за связь головой отвечает. Ему за это по звездочке с каждого плеча могут оторвать.

— Игорь Иванович, — обратилась Елена к начальнику, — проводите меня к дежурному, я вас просто умоляю.

Голос ее задрожал.

— Что только для вас не сделаем, — сквозь дрему откликнулся начальник. — Золотая вы наша, Елена Сергеевна. Поднимаюсь, иду, иду…

Но поднялся он не сразу, хотя и казалось ему самому, что он страшно спешит. С трудом оторвался он от кресла, медленно выпрямился, покачнулся и неуверенными шагами направился к выходу, часто и глубоко зевая. Елена отправилась за ним, сбросив на кушетку халат в брызгах потемневшей крови.

Они прошли через весь полк, притихший в темноте, мимо каменной громады клуба под черным металлическим шарообразным сводом, мимо спортивного городка с качающимися на ветру черными покрышками, мимо ангара солдатской столовой к штабному деревянному модулю.

Перед модулем шумели на ветру зеленые кусты огромных роз, шуршал под ногами просеянный песок. Дежурный курил возле входа. Он тоже качался от усталости после этого горячего денька, страшной суматохи штабной оперативной работы.

— Здорово, капитан, — бодрым и немного фальшивым голосом сказал начальник медицинской службы. — Как там генерал дивизионный, всех довел до дрожи?

— Довел, как же, — отозвался оперативный. — В советской армии, что ни генерал, то зверь. Нечеловеческая порода. Крикнет, кровь леденеет. Хорошо, что наш командир — всего лишь подполковник. Замордовались бы мы с генералами…

— Вот что, товарищ капитан, — осторожно начал Игорь Иванович, — помог бы ты нашей сестричке.

Дежурный расплылся в улыбке:

— Что за проблемы. Сейчас порешаем. Я же ее хорошо помню. На операции у ней лежал… В лучшем виде меня обработала…

Елена выступила вперед и сказала зазвеневшим в тишине, напряженным голосом:

— Товарищ капитан, я вас очень прошу… Только не отказывайте, умоляю… Вызовите для меня по связи «Метель-один»…

Она качнулась, когда дежурный раздраженно замахал руками.

— Да вы что, с ума сошли. Вы что… Это же оперативная связь…

Дежурный даже затряс головой, так что шапка съехала на плечо.

— Там же Сидорчук-зверь на прямом проводе! Здесь генерал, понимаешь, бдит! Съедят же сразу! Без закуси! Что вы, не понимаете?.. Вы в своем уме?..

Он махнул рукой и хотел было уже отвернуться от Елены, как она с силой вцепилась в его рукав.

— Это я не в своем уме? Забыли уже, совсем забыли… Вы сейчас, конечно, при своем уме и здоровыми ручищами машете, а кто вас, бессознательного, с вертолета снимал? Кто переносил вас на операционный стол? Кто пулю из руки вырезал? Забыли, при своем-то уме… Это я тогда артерии ваши нежные берегла, чтобы не одеревенела рука, не стала парализованной. А вы сейчас очень здорово машете… Своими здоровыми руками… Невозможно, нельзя… Съедят вас…