Химическая свадьба - Гордон Далквист Страница 92

Его сильный и уверенный голос мог бы остановить толпу, если бы не новый взрыв в институте. Небо заревело, на нем разросся оранжевый шар взрыва, засыпавший улицу обломками. Толпа бросилась на всадников. Лошадь сержанта попятилась, но его подчиненные были не такими умелыми всадниками. Боясь за свои жизни, они стали колоть пиками взбаламученную толпу. Люди, получившие удар, с криками падали на землю, а другие, позади них, кричали от падавших на них обломков и жара пламени. Одна лошадь упала, она придавила своего всадника и била в воздухе копытами. Кордон был прорван, и объятая ужасом толпа слепо бросилась вперед. Перед Свенсоном упал и попытался подняться пожилой мужчина. Его бровь была рассечена, из нее сочилась кровь, а напомаженные волосы трепыхались, будто сломанное голубиное крыло, но кожаные подошвы его туфель скользили на каменной мостовой, и его поглотила толпа. Какие-то секунды толпа пыталась обтекать возникшее препятствие: увидевшие, как он упал, старались не наступать на него, но те, кто напирал сзади, не видели упавшего человека, и вскоре его затоптали.

Свенсон бежал так, как никогда прежде в жизни, мимо дравшихся с толпой всадников, мимо перевернутой пожарной телеги, спотыкаясь и уворачиваясь. Его лягали ногой в спину, били по лицу и едва не повалили. Он остановился, задыхаясь, и стоял, прижавшись спиной к молодому деревцу: только одно оно уцелело, все остальные растения в саду были сломаны и растоптаны. Огонь уже полностью охватил одну сторону улицы, и было понятно, что он вот-вот перекинется на другую. Согнувшиеся фигуры сновали повсюду. Это были стервятники, обшаривавшие карманы трупов и подбиравшие безделушки и домашнюю утварь, потерянную и брошенную беглецами.

Трещина в ребре вызвала сильный укол боли, такой острый, что у доктора заныла даже челюсть. Он крепче прижал Франческу к груди и неуклюже попытался восстановить кровообращение в ее конечностях. Она с трудом и клокотанием дышала.

– Теперь уже скоро, моя дорогая. Зеленая дверь в караулку, а потом горячий чай, и ванна, и табак для меня. Боже мой!

Волосы девочки, курчавые от пота и грязи, прилипли к ее лбу. Он нежно похлопал Франческу, надеясь на ответную реакцию. Она моргнула, но голубые глаза были тусклыми и покрылись какой-то пленкой.

– Ты отлично справилась, милая, просто подожди немного, и мы расскажем графине.

Опять раздался рев труб. Уланы возвращались за новой кровавой жатвой. Он поспешил в обратном направлении – и вдруг, как послание с небес, увидел табличку: Аахенская улица.

– Слава богу… Господи… Слава богу…

Услышав топот сапог, Свенсон резко остановился. Старый Дворец пламя не тронуло, но караульная будка была разрушена, а входная дверь в бордель – распахнута. Сад завалили обломки, и, пока он глядел, отупев от изнеможения, появились два солдата, которые несли деревянный сундук из кабинета Маделин Крафт. За ними показались еще двое, они вели группу напуганных женщин, одеяния которых так же плохо подходили для прогулок по улице, как напудренный парик неуместен в доме бедняка. Люди Бронка грабили Старый Дворец, будто он был их военной добычей.

Доктор повернулся, собираясь бежать, чтобы найти Махмуда и миссис Крафт, если их еще не схватили, но сильная рука толкнула его на железный забор. Дородный капрал мрачно улыбнулся, примериваясь разбить доктору лицо прикладом мушкета.

– Ради бога, – взмолился Свенсон. – Со мной ребенок…

– Подождите, подождите вы там!

Офицер подошел от улицы, на которой люди Бронка устанавливали кордон.

– Взгляни на его форму, идиот! – кричал офицер. – Это тот немец полковника! Посадить его в фургон, немедленно!

До того как Свенсон сумел обратиться к офицеру, капрал затолкнул его в закрытый торговый фургон. Он неуклюже упал на бок, перекатившись, чтобы защитить девочку, и еле успел убрать ноги, а то бы их прищемила захлопнувшаяся дверь. Звяканье заставило доктора вздрогнуть. У противоположной стенки, прикованный к скамье, сидел мистер Горин – он был окровавлен, весь в синяках, с кляпом во рту.

Свенсон дотянулся до его кляпа, но замер, заметив ужас в глазах Горина. Он поглядел вниз и увидел в полумраке, что голова Франчески Траппинг повисла, а ее темный рот широко раскрыт. Лицо девочки было холодным. Глаза стали безжизненными, она не моргала.

Он не представлял ни как долго они ехали, ни куда их везут тюремщики. Острое чувство вины приковало доктора к скамье и сковало его мозг. Он завернул Франческу в свою шинель и стал ее укачивать, понимая, что это бессмысленно.

В какой-то момент он вытащил кляп изо рта Горина, но цепи были закреплены крепко. Монотонным опустошенным голосом он постарался, как мог, ответить на вопросы Горина. Ничего из этого не имело значения. Он знал, что девочке плохо. Немного ивовой коры, ради бога! Графиня ди Лакер-Сфорца накинула петлю на шею Франческе Траппинг, а он, Абеляр Свенсон, выбил из-под нее опору.

– Она уже была обречена. – Голос Горина был тихим и еле слышным на фоне скрипа фургона и стука копыт. Свенсон тупо кивнул. Это ничего не меняло. Он был совершенно потерян. Доктор поднял глаза и встретил испытующий взгляд Горина. Тот отшатнулся.

– Вы также больны?

Свенсон пожевал губами, и на них появилась тень улыбки, неуместной, страшной.

– Ничего серьезного.

– Но… ваши глаза, ваше лицо…

– Я уверен, что это только из-за отсутствия табака.

– Вы сошли с ума?

Свенсон услышал его вопрос как бы с расстояния. Горин уставился на руку Свенсона, гладившую волосы девочки. Доктор осторожно опустил ее себе на колени.

– Извините меня. Слишком много дел мне предстоит сделать, прежде чем я смогу позволить себе умереть.

Горин склонился к нему так близко, как позволяли цепи.

– Вы уверены, что Махмуда и миссис Крафт не схватили? Уверены, что она поправилась?

– О да.

– Тогда куда нас везут? – Горин безуспешно пытался разглядеть что-нибудь через вентиляционные отверстия. Свенсон глядел на туфельку Франчески, высунувшуюся из-под его шинели, и удивлялся тому, какая у нее маленькая и хрупкая ножка.

– Все произошло так, как вы и предполагали, – продолжил Горин. – Три недели мы терпели вторжения Бронка. Солдаты ходили на нашей территории, в любое время появлялся полковник и тот, другой.

Верхняя губа Горина была разбита, опухоль нарушила безукоризненную линию его аккуратно подстриженных усиков. Почти как волчья пасть, подумал Свенсон, отметив, что теперь Горин не казался таким уж умным. Почему увечья и травмы, какими бы ни были их причины, приводили к тому, что раненые начинали казаться не слишком умными или их вообще сбрасывали со счетов…

– Тот человек никогда не сказал ни слова, знаете ли. Мы предлагали комнаты, выбор партнеров. Он этим пользовался, конечно, но не проронил ни слова. Ни бумаг, ни клубных карточек, даже метки на одежде, чтобы отыскать портного. Ни одного ключа. Зато я видел его руки.