Последний альбом - Элизабет Хэнд Страница 9

В пабе мы в то лето играли всего несколько разочков. Когда Том прознал, он нам добавил бабок, чтоб дома сидели. Мне нравилось выступать, но все же он был прав. Народ как-то пронюхал, что мы играем в «Корольке». Святым духом, что ль? Мобильников и Интернета тогда не существовало и в помине. Я даже не уверен, что в деревне вообще был телефон. Хоть с голубями письма шли. Может, там так и делали.

Короче, Тома до того заело, что он решил приволочь передвижную студию. Опасался, что какой-нибудь лазутчик запишет нас в пабе.

Я, понятное дело, установку на себе по округе не таскал, обходился барабанчиком да колокольчиками. Как в Средневековье, так мило, даже трогательно – будто мы и правда странствующие барды. Трубадуры.

То есть я-то, пожалуй, меньше всех. Я ведь среди них немножко чужаком был. Приблудный рокер. Я вообще не собирался играть фолк или всякую старину. Мне бы в Мазвелл-Хилл к братьям Дэвис, а не к этим мелким поганым народникам. Джон Бонэм, Долговязый Джон Болдри – вот моя компашка.

Но мы с Эштоном со школы – не разлей вода, а он гитарой баловался едва ли не с пеленок. Хороший басист на вес золота, а Эштон даже не золотой – бриллиантовый! Как Джона Энтвистла звали Быком, так Эштона надо бы прозвать Дубом. Могучий бас, дубовый.

Характер-то у него дерьмо, у Эштона: ладить с ним трудно. Но пташки его обожали, особенно молоденькие, от девиц отбою не было. Так что на отсутствие аудитории ему жаловаться не приходилось. Он сыграл с Уиллом в паре сборных солянок в Лондоне, а потом они решили собрать группу и стали искать барабанщика. Тут я и подвернулся. Эштон в каком-то пабе нашел Арианну, Уилл привел Джулиана. Оба – просто загляденье, такие фотогеничные. Они и на сцене круто смотрелись, и в «Тесте на вшивость» ^[9] на Би-би-си лицом в грязь не ударили.

Вот только Арианна не тянула как следует. Тут и к бабке не ходи. Мы делали наш первый альбом у Джека Брюса, и он здорово постарался, чтобы покрыть ее огрехи студийной техникой. Но группе, чтобы выжить, надо постоянно выступать, а у Арианны силенок не хватало. Голосок у нее прелесть, мелодию нутром чует, нет проблем. А вот глубины недостает. Не умеет подать песню, интерпретировать, пропустить через себя. В отличие от Лесли – та любой мотив подомнет под себя.

В фолке без этого никак. Сами подумайте, песням сотни, а то и тысячи лет. Никакой звукозаписи и в помине не было – да что там, народ даже грамоты не знал! Мелодии шли живьем от исполнителя к публике. Чем лучше исполнитель, тем больше слушателей, которые его запомнят – и запомнят песню – хоть на свадьбе, хоть на танцульках, на пьянке в пабе или просто в толпе под навесом, пережидающей ливень.

Настоящая машина времени, вот ей-богу. Песня идет сквозь годы и века, и можно проследить ее путь к Дилану и Джонни Кэшу, Джоанне Ньюсом и Вашти Баньян от неизвестных покойников, которых уже и кости сгнили без остатка. Принято говорить об эстафетном факеле, а мне на ум приходит мужик, которого нашли в леднике в Альпах. Он пролежал под снегом тыщу двести лет, и когда его откопали, на нем была та же одежда: плетеная накидка из травы и медвежий колпак, а в кармане у него лежали кремень, трут и обгоревший уголек. Живая искра, которой можно разжечь костер на стоянке. И сохранить эту искру – вопрос жизни и смерти.

С народной музыкой то же самое. Под народной музыкой я разумею ту, которую по-настоящему любишь, которая цепляет. Греет в холод и светит во тьме. А чем дольше живешь, тем холоднее вокруг и тем гуще тьма. «Распростертое утро», сказал бы я, заставит сердце биться, когда и реанимация не поможет. Смейтесь сколько хотите, но так оно и есть.