З.Л.О. - Антон Соя Страница 9

— Зачем?

— Захотелось очень, бабы давно не было, в отпуск зимой не пустили, даже в увольнение в Выборг не отпускали. А если и отпустят, что толку, кто такому жалкому даст? Ну вот, пока бабу до полигона провожал, захотелось так, что сил не стало терпеть.

— А убивал сначала зачем?

— Чтоб наверняка взять. Шею ломал — чтоб сопротивляться не могла. Камень по дороге приметил, туда оттащил, там свое дело сделал и зарыл, живую еще наверное. Копать тяжело в первый раз было, руками землю рыл, два ногтя сломал, лопатку еще не припас тогда.

Никакой потери памяти или рассудка в приступе гнева, никаких припадков и аффекта, одна лишь физиологическая потребность, всепобеждающая похоть. В Черняке не просыпался зверь, он с самого начала был зверь. Зверь разумный и прямоходящий. Разумный, потому что трусливый. Черняк боялся всего. Боялся прапорщика, но тот вернулся счастливый и только отвесил ему подзатыльник, чтобы в другой раз долго не шлялся. Боялся, что тело за камнем в лесу у дороги выкопают звери, но обошлось. Боялся каждый день, что завтра с утра нагрянет милиция, но прошел месяц, и никто за ним не приехал. Тогда он стал бояться, что больше никогда не попадет в наряд на КПП, и стал при первой возможности болтаться рядом с ним в надежде, что его попросят проводить очередную «бабу». Боялся намозолить глаза одним и тем же дежурным, поэтому болтался у КПП, только когда видел в наряде новые лица. А его неприметного лица никто не запоминал, такая уж странная особенность внешности.

В августе он пять раз провожал «баб» до полигона, из них три раза неудачно. То разведрота навстречу пробежала, то бойцу разрешили невесту проводить, то тетка из далекого аула всю дорогу рассказывала ему про братьев и сыновей — чемпионов по борьбе и испугала его до кровавого поноса. Дважды зверь Черняк отпраздновал волчью победу. Сначала над девушкой Таней из Выборга, приехавшей к сержанту, с которым познакомилась неделю назад. Девочка поругалась с родителями и со своим выборгским парнем. Оставила записку, что уезжает в Ленинград, а по дороге спонтанно решила проведать нового знакомого. Все это она скороговоркой поведала волоокому солдатику, который плелся за ней, чуть прихрамывая, к полигону, где и в помине не было ее парня. Черняк просто вел ее к камню. За голенищем у него торчала саперная лопатка. Правда, тогда он совершил дурацкую ошибку, решил поиграть с жертвой, за что поплатился глубоко расцарапанной шеей. Неделю его не отпускал страх — вдруг кто-то слышал ее крики. Следующая жертва окончила школу в Душанбе, а в полк приехала из Ленинграда, где поступила в Педагогический институт, получила комнату в общаге и, написав домой радостное письмо, отправилась поделиться радостью с одноклассником, служившим в Каменке. Никто не знал, куда она поехала. Никто не знал, где ее искать. Никто и не искал до сентября. Пока родственники не потеряли ее и не подняли шум, который из Душанбе докатился до Каменки. Потом ее тело нашли. С тремя другими телами под большим камнем. Таню из Выборга искали в родном городе и в Ленинграде. У Гульнары родных не было, школьные коллеги хватились ее после начала учебного года и, зная, что она собиралась погостить у бывшей одноклассницы в Выборге, начали поиски.

Пока бюрократический маховик всесоюзного розыска со скрипом раскачивался, Черняк еще дважды успел обломаться в сентябре, а потом встретил воздушное создание в розовой куртке. Он, как всегда, крутился у КПП, когда его окликнул дежурный. Черняк увидел ее, и ноздри его раздуло от запаха будущей крови. Такой красавицы он еще не «провожал». Осенний лес вел девчонку в самую страшную сказку ее жизни. Она взахлеб рассказывала доброму невзрачному провожатому о своем необыкновенном женихе, их огромной любви, о скорой свадьбе в ресторане гостиницы, где ее папа работал директором, а зверь Черняк тихонечко выл про себя, давился слюной и гормонами и не слышал ничего, кроме стука своего черного сердца.

Следователь спросил Черняка, было ли ему жалко своих жертв. Нет, ответил Черняк, ведь они были ему чужими, чего их жалеть. Свою маму Черняк жалел и себя тоже. На следующий день в полк нагрянул отец Вари (так звали девушку в розовом). Ему вызвали ее парня — Вовку Бегунова, сержанта разведроты, только что вернувшегося с учений. Немец дружил с Вовкой — красивым, статным парнем, ленинградцем, мастером спорта по биатлону.

Узнав, что с Варей он не виделся, небритый папа с синяками под глазами очень расстроился. Еще больше он расстроился, узнав, что дочь его приезжала в полк и что какой-то солдат водил ее на полигон. В голову к папе Вари полезли нехорошие мысли, и он поделился ими с командиром полка.

Комполка был мужик неглупый, сразу почувствовал беду. Он как мог успокоил папу Вари: мол, дело молодое, может, ей вожжа под хвост попала, передумала с женихом встречаться, к подруге поехала. Папа Вари возразил, что девочка у него домашняя и спокойная, но очень уж захотелось ему поверить в успокоительные речи полковника, и он уехал домой ждать дочь.

Как только он уехал, комполка объявил общее построение на плацу. Даже медпункт во главе с Немцем построил. Приказал выйти на два шага тому, кто провожал вчера девушку на полигон. Никто не вышел. Тогда прапор, дежуривший на КПП, обошел всех солдат, но Черняка не опознал. Прапора отправили на губу, солдат распустили, комполка загрустил. Дело запахло большими неприятностями. Еще больше он загрустил, когда к нему подошел лейтенант и сказал, что у рядового Сиддикова пропала мать, приезжавшая к нему на свидание в июле. Давно не писала, а тут еще с ее работы письмо пришло, что она там не появляется.

— Чего ж ты, мудак, сразу не доложил?

— Не хотел беспокоить из-за ерунды. Мы-то здесь при чем? Может, загуляла женщина.

Через три дня начался октябрь. А еще через два выпал неожиданный снег, будто дьявол помогал своему служителю, пытался скрыть следы его преступлений. Зверь Черняк от страха не спал третью ночь, он понял, что расплата близка, и решил бежать. Но комполка усилил охрану периметра; страх не давал Черняку сосредоточиться и продумать план побега. Он решил дождаться дежурства по роте и бежать с оружием, но тут нагрянули милиционеры с умными овчарками и неугомонным отцом Вари. Овчарки понюхали Варины вещи и поволокли милиционеров к полигону, прямиком к валуну. Милиционеры вернулись и попросили дать им солдат, чтобы копать мерзлую землю. Папе стало плохо с сердцем, его привели в медпункт, а оттуда Немцу пришлось отправить его под капельницей на «санитарке» в госпиталь.

Солдат милиционерам дали из хозроты, целых пять душ. Четыре чистые и одну черную. Потому что Черняк служил в хозроте, и его как раз и отправили к валуну. Лицо Черняка стало белее снега, и, как только он подошел к камню, умные собаки повалили его. Удивленные такой быстрой развязкой, милиционеры надели на него наручники. Черняк при этом тихо выл и поскуливал, во всяком случае, так показалось четырем его однополчанам, которые разрыли страшную могилу. Двух из них стошнило, а одного пришлось приводить в себя пощечинами. Милиционеры искали один труп, а нашли четыре. Они погрузили Черняка в зарешеченный «уазик» и увезли в Ленинград. Дело поручили самому опытному следователю по особо важным делам. Полк еще целый месяц после страшной находки лихорадило и трясло. История обрастала все большим количеством мистических и невероятных подробностей. Солдаты не хотели мириться с тем, что столь страшные деяния совершил один из них, боец, с которым они бегали по плацу и ели в одной столовой. Они не могли поверить, что человек, такой же как они, способен на подобное.