Ведьма полесская - Виталий Кулик Страница 82

После свадьбы Прохор сразу окунулся в море забот, хлопот и неотложной работы. Взяв на себя заботы о начавшем приходить в упадок хозяйстве, он умело и с превеликим удовольствием чинил, строил и переделывал всё, что требовало приложения мужских рук. Его семейная жизнь входила в обычное русло тяжёлых селянских будней.

Глядя на крестьянское радение зятя, Марфа не могла нарадоваться. Теперь-то будет кому и землю вспахать, и сена накосить, и хлебушек убрать. Да и за младшеньких на душе стало спокойнее.

Марылька так и вовсе после свадьбы, словно заново родилась. Она опять почувствовала вкус жизни и радости. При каждой свободной минутке молодая жена прибегала к Прохору и подолгу не отходила от него, не мешая, однако, работе. Весело щебеча и с любовью наблюдая за ним, она чувствовала себя защищённой и безгранично счастливой. Мало-помалу притуплялась тревога и уходили в забытьё плохие приметы, имевшие место во время венчания.

Односельчане искренне радовались за Марыльку и Прохора, за Марфу и её двоих малолетних деток. Многие по-белому завидовали ладу и согласию в их семье, а бабы частенько упрекали своих нерадивых иль любивших выпить мужиков и ставили в пример Прохора. Девки же втайне мечтали о таком женихе.

Безоблачная и умиротворенная жизнь, установившаяся под крышей хаты покойного Петра Логинова, казалась идеальной и спокойной, и, глядя на старания молодой семьи, многие наперекор суеверию пророчили ей процветание. Во всяком случае, так многим казалось. Многим, но не всем! Не все были рады благополучию в семье панского лесника!

А жизнь шла своим чередом.

Жатва! Это хлёсткое слово у селян связано с сытой надеждой и с голодным её крахом, с радостью нового хлеба и с горечью недорода. Не всё подвластно человеку. Капризная матушка природа часто вносила в лучшие ожидания хлебопашцев свои изменения. Но у полешуков всегда был надёжный вариант на случай плохого урожая — рыба. Рыбная ловля для многих полесских селян являлась основным средством к существованию. И всё же в самые страдные периоды крестьяне больше времени и сил отдавали земле.

С конца лета и до середины осени они рвали жилы на полях, гнули спины под тяжестью мешков да рогожных кулей. Все спешили с уборкой и старались управиться до дождей. И чем больше выпадало работы на жатве и уборке урожая, тем спокойнее становилось на душе мужика.

Всё это время Прохор, тоже не приседая, от зари до зари пропитывал потом рубаху, которая за лето уже просто разлазилась от соли. В отличие от многих крепостных, он старался и на панских работах, добросовестно радел и за хлеб Семёна Игнатьевича. Такой напряженный ритм не оставлял возможности расслабиться, предаться вольному для души и тела времяпровождению.

Но вот усталый крестьянин и закончил уборочную страду. Черемшицы встретили Покров. К удивлению стариков и к радости детишек, стояла относительно тёплая погода. Хотя старые люди сетовали и уверяли, что на Покров первый снег должен укрыть землю, но сами же были не прочь посидеть на завалинке, подставив морщинистые лица скудным солнечным лучам.

Прохор, отбросив все дела, похаживал по двору, поправлял там-сям что-либо и предавался произвольному и ленивому течению мыслей. И вдруг это течение вынесло его память на лесную дорогу, к старой берёзе. «Любопытно, а где сейчас Янинка? Чем занимается?» — с живым интересом вцепился в эти мысли Прохор.

Он, конечно же, вспоминал иногда лесную красавицу, но за хлопотами и бесконечной работой некогда было всерьёз предаваться пустым думам. И вот сейчас Янинка с шумным всплеском всплыла в его памяти. «Хм, к чему это она припомнилась?.. Да-а, а девка-то гарная», — размышлял Прохор и в задумчивости замер средь двора.

Мало-помалу такие мысли начали всё чаще навещать его. И это был первый тревожный посыл в спокойной жизни семьи панского лесника. Со временем уже не только думы о лесной нимфе бередили сознание Прохора, но стали являться и наваждения. Глянет, бывало, на Марыльку или даже просто на другую девку — и видит большие глаза Янинки с длинными как стрелы ресницами. И так притягивают к себе эти глаза, что порою страшно становится. Потрогает Прохор крестик-оберег на груди, вспомнит в молитве Бога — и опять перед ним Марылька или просто знакомая девка. «Знать, снова ведьме неймётся, не угомонится никак душа её, дьяволу проданная! — тревожился он. — Неспроста, видать, червём в сердце лезет! Ох, не к добру…»

Однажды заметив на себе странный задумчивый взгляд мужа, Марылька удивилась:

— Ты чего это так глядишь?

— Да так… любуюсь вот тобой, — очнувшись, соврал Прохор. Ему снова мерещилась купальская Янинка в диковинном венке. Снова он в образе любимой жены видел очаровательную дочку ведьмы.

— Ну, если любуешься, тогда ладно, — шутливо проворковала Марылька и, повиснув на шее растерявшегося мужа, тихонько прошептала: — Теперь ты вдвойне должен на нас любоваться.

— Это отчего ж такая честь? — равнодушно буркнул Прохор, не придав никакого значения словам жены.

— А ну-ка догадайся!

У Прохора занозой засела тревога по поводу странных видений и назойливых мыслей о Янинке, а тут его ещё донимают глупыми расспросами, да загадки какие-то загадывают!

— Недосуг мне гадать! — сорвался он. — Иди к ворожее, пущай она тебе и гадает!

— Прохор! Да что ж это с тобой творится?! Что случилось?! — в сердцах тоже сорвалась на крик Марылька.

— Ничего! — раздражённо ответил Прохор и отвёл взгляд в сторону.

Марылька широко раскрытыми глазами смотрела на мужа и не узнавала в нём прежнего Прохора. Сердце её заныло в предчувствии чего-то нехорошего.

— Прош, ну я же вижу, что последнее время ты задумчивый какой-то. Ходишь временами как тень, сам не свой, — смягчилась Марылька, не на шутку встревожившись происходящей с Прохором переменой.