Шрамы, что мы выбираем - Дарья Крупкина Страница 8

– Ты все можешь.

Фредерик повернулся к Кристине.

– Позвольте представить вас. Анабель Уэйнфилд, моя сестра. Кристина Вайнс, моя подруга.

– Многие называют меня просто Ани.

– Лучше я буду называть тебя Анабель. Очень красивое имя.

Девушка кивнула.

– Вот видишь, Фредерик, не только тебе нравится мое имя.

Она вновь улыбнулась, и если бы он не был ее братом, этот жест можно было счесть за кокетство. Она подмигнула Кристине:

– Буду рада познакомиться ближе. Увидимся вечером.

Анабель Уэйнфилд отвернулась, чтобы поприветствовать еще одного знакомого. Похоже, она не только была приглашена вечером, но и прекрасно осведомлена о присутствии на нем Кристины. То ли Винсент успел ей рассказать, то ли Фредерик, как и хотел, поговорил с ней заранее.

– Похоже, все ждут вечера, – пробормотала Кристина.

Выставки никогда не приводили Анну в восторг. То есть ей нравилось, что люди приходят и с умным видом смотрят на ее фотографии, как будто понимают, что она пыталась вложить в изображения. Но она терпеть не могла пышные открытия, когда каждый стремился поздравить ее и заверить в почтении ее таланта. Это всегда выглядело насквозь лживым.

Будь на то воля Анны, она бы вообще отказалась от личного присутствия на выставках. Но это могло быть расценено как неуважение, поэтому ей приходилось раз за разом влезать в платье и неудобные туфли, чтобы выслушивать лесть и предлагать шампанское.

Это была четвертая выставка Анны. И, пожалуй, первая, которой она по праву гордилась. Ей нравились странные люди на фото, немного не от мира сего. Может быть, именно поэтому они казались такими искренними. Почти месяц Анна спала днем и выбиралась в город только вечером, чтобы попытаться поймать в объектив странных и нелогичных обитателей. После этого месяца у Анны порой возникала мысль, что именно подобные люди и есть по-настоящему свободные и независимые.

Она стояла перед большим портретом девочки. Не больше пятнадцати, она смотрела в камеру насмешливо и с вызовом. В руке небрежно зажатая сигарета, на заднем плане виднелись ряды бутылок. Анна помнила, девочку звали Молли. Она встретила ее в маленьком клубе, куда Молли приходила, сбегая из дома. Там, на фоне барной стойки, девочка позировала ей, а потом рассказывала истории о клубе и своих друзьях, которые были старше нее. Наверное, большая часть людей, пришедших на выставку, были бы шокированы услышать о прокуренном баре, минете в туалете, а главное, о том, что подобное приносит удовольствие.

– О чем задумалась? – Анабель подошла неожиданно.

– О своей фотографической карьере. Иногда приходит в голову: какой ерундой я занимаюсь.

– Всем порой приходит такое в голову. Но если подобные мысли не задерживаются, значит, все в порядке.

Анабель стояла рядом с Анной и смотрела на портрет Молли, время от времени делая маленькие глотки из бокала с шампанским. Анна ничего не говорила, прекрасно зная, что если кто и может понять ее фотографии, то именно Анабель. Не зря девушка сама присутствует на одной из работ.

– Я бы хотела с ней познакомиться, – наконец, сказала Анабель.

– Увы, могу только рассказать, где ее встретила.

– Не стоит. Пусть это останется всего лишь фантазией.

Анна невольно вздрогнула от последней фразы. В ней было что-то знакомое и совершенно не принадлежащее Анабель. Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: подобную фразу частенько повторял Лукас.

– Ты вспоминаешь его? – спросила Анна.

– Постоянно. А ты?

– Конечно. Не думаю, что хоть кто-то, кто знал Лукаса, сможет его забыть.

Анабель пожала плечами:

– Ты знаешь, мне кажется, человеческая память – довольно краткосрочная штука. Прошел всего год, и я начинаю забывать детали. Сколько должно пройти, и я забуду самого Лукаса?

– Не думаю, что это возможно.

– В мире нет ничего невозможного.

Анабель повернулась к Анне:

– Думаю, пора потихоньку сбегать с этого вечера и продолжать наш собственный.

Анна кивнула и вслед за Анабель аккуратной тенью прошла к черному ходу. Когда гости уже не могли ее видеть, она сняла неудобные туфли и на цыпочках пробежала по холодному полу коридора и небольшому расстоянию между галереей и машиной Винсента.

– Наконец-то, – проворчал он. – Уж и не думал вас дождаться.

Он завел машину и в сгущающихся сумерках направил ее к дому Уэйнфилдов. В такие моменты Анна чувствовала себя настоящей Золушкой, которая сбегает с королевского бала. Только туфельки были при ней, да и карета не превратится в тыкву ровно в полночь. Наоборот, все самое интересное начнется как раз после середины ночи.

Фредерик с Кристиной ушли под конец открытия, когда никто не обратил на них внимания. Впрочем, к тому моменту, как наступил вечер, гости предпочли разойтись по клубам и ресторанам – или домой. Фредерик не пожелал рассказать Кристине детали предстоящего мероприятия, поэтому ей пришлось довольствоваться его коротким «увидишь».

Не то чтобы Фредерик хотел придать пущей таинственности происходящему. Он и вправду полагал, что не стоит тратить слова и что-то объяснять, если скоро Кристина сможет сама все увидеть. Впрочем, его молчание во время всей дороги до квартиры Уэйнфилдов было обусловлено вовсе не тем, что он не хотел о чем-то рассказывать.

Он вспоминал.

Фредерик никогда не относил себя к числу сентиментальных людей. Он даже с некоторой снисходительностью относился к вечерам, когда Анабель любила устроиться у большого окна с бокалом вина и долго сидеть, наблюдая за сумерками. В такие моменты она перебирала воспоминания, играла тонко настроенной памятью. Ей нравилось это делать – время от времени.

Но когда подобное желание возникало у Фредерика, он предпочитал отмахиваться от него. Запирать в тайных чуланах собственного мозга и не выпускать оттуда. Долгое время он был уверен, что и Винсент поступает подобным образом.

Но однажды, когда они только поднимали дело отца, Фредерик задержался в издательстве и пришел домой ближе к полуночи. Было темно, и он решил, что все давным-давно спят. Но оказалось не совсем так. Он нашел Винсента в гостиной, где тот уснул на диване после того, как прикончил полбутылки виски. В скудном свете из окна Фредерик заметил на щеках брата дорожки от слез. Только тогда он вспомнил, что этот день – годовщина смерти родителей.

И теперь, пока они петляли по улицам Лондона, Фредерику впервые пришло в голову, а сможет ли Кристина понять то, что будет происходить этой ночью. Сможет ли оценить. Или, может, они вообще слишком быстро решили приобщить ее к их маленькому таинству?

Пока они парковались в гараже, Кристина неожиданно спросила:

– Кто это придумал? Кто первым решил собрать вас?