Доминион - Стивен Сэвил Страница 8

Собор Сигмара, Альтдорф

Суровое зимнее солнцестояние, 2055

Вот уже три выматывающих душу недели Каллад Страж Бури находился в Альтдорфе. Город этот не был его домом. Дварф скучал по горам. Холодный камень зданий казался бездушным. По ночам дварфу снились стены Карак Садры.

Он оказался здесь из-за вампиров, захвативших Грюнберг. Пока вампиры живы, в его собственной жизни есть лишь одна цель — месть.

Путь мщения привел в Альтдорф, а потом спутался, оборвался — и исчез.

Война с графом-вампиром принесла большие потери. Города жили, и города, как люди, умирали. Пульс Альтдорфа слабел и спотыкался, жизнь здесь задыхалась. Столица превратилась в тень собственного былого величия, хотя горожане прикладывали все усилия, чтобы вести свое будничное существование так, словно ничего не случилось. Дварф находил это восхитительным и трагичным одновременно. Кажется, отрицание — основная характеристика приспособляемости человеческого рода.

Не в первый раз удивился он, как это им удается. Дело даже не в чуде, это вопрос необходимости. Люди вынуждены поощрять отрицание — или погрязнут в жалости к самим себе и превратятся в мертвецов — как если бы граф-вампир высосал их досуха. Величайшей трагедией стал бы отказ выживших от существования из-за непомерной цены победы. Людская упрямая решимость — способ почтить тех, кто заплатил высшую цену за их свободу.

Честно говоря, разница между этими людьми и Калладом была небольшой. Воспоминания о Грюнберге и о павших не покидали дварфа. Пройдут ли дни, недели или месяцы — не важно. Ход времени потерял для принца значение.

Если уж на то пошло, растворение альтдорфцев в повседневных заботах по переустройству своих жизней было куда здоровее, чем пестуемая дварфом обида. Местные жители, по крайней мере, смотрели в будущее, а не погрязли в прошлом, где гноились язвы гнева.

«Когда они умрут, — пообещал себе дварф, — и честь будет восстановлена, мы снова начнем жить, верно, парень?»

Рядом с ним сидел, выстругивая ножичком с костяной рукояткой забавный посошок, Сэмми Крауз, сынишка мясника. Сэмми — простодушный дурачок. С момента прибытия в город они почти все время были вместе. Мальчик, кажется, питал к дварфу искреннюю симпатию. Каллад не задумывался об этом. Он не возражал против компании. Слишком много времени прошло с тех пор, как он получал простое удовольствие от общения с кем-либо. С учетом недавней истории города нетрудно было догадаться, отчего мальчик привязался к дварфу. Нет, не из-за острого ума и философской проницательности принца: искусно выкованные диски из громила под кольчугой и обоюдоострый топор, Разящий Шип, внушали куда большее доверие. Каллад был бойцом. А мальчику, у которого погибли родители, не хватало защитника.

— Ты правда помнишь, откуда взялись все эти зарубки? — спросил Сэмми, млея от мысли, что за каждой вмятиной на броне дварфа стоит история.

— Да, — загадочно ухмыльнулся Каллад. — Вот эту, — он похлопал по многослойному диску, прикрывающему его левый бок, указав на зазубрину над четвертым ребром, — оставило копье скейвена. Прошло уже много лет. Я был тогда не старше тебя. Ты знаешь, кто такие скейвены, парень?

Сэмми, с расширившимися от удивления глазами, покачал головой:

— Нет. Я никогда о них не слыхал.

— Крысы ростом с тебя. Свирепые твари, знаешь ли.

Сэмми на секунду задумался.

— Но крысы маленькие, даже которые большие.

— Не все крысы, Сэмми, некоторые умеют ходить на задних лапах и говорить.

— Это как те, из сказок?

Каллад усмехнулся:

— Именно они. Безобразные кровопийцы, гигантские крысы, разгуливающие как люди. Они — порченые создания, эти заразы. Так вот, они накинулись на меня вчетвером. У одного шансов бы не было, у двух тоже, но драка все равно получилась бы нечестная. Прокляты они Хаосом или нет, эти дьяволы не глупы. Они знали, что меня надо застать врасплох. Коварные твари. Хищники. Наверняка одолели бы меня, кабы не доспехи. Видишь, парень, потому-то я и помню каждую зарубку и вмятину на этих старых пластинах, потому что без них — кто знает, болтал бы я сегодня с тобой или нет?

— Значит, эти зазубрины спасли твою жизнь? — В голосе Сэмми отчетливо слышалось благоговение.

Каллад улыбнулся и погладил помятый громриловый диск.

— Именно так, парень, именно так. Этот металл крепок, крепче прочих, кроме разве что гомрила.

— Ух ты! То есть если бы граф-вампир носил твои доспехи, он мог быть все еще жив? — От этой мысли Сэмми аж содрогнулся.

— О нет, парень, даже моя броня не спасла бы монстра. Видишь ли, пришло его время умереть. Много славных людей отдали свои жизни, чтобы его зло кончилось здесь, наверняка. Оттого-то этот город особенный, ведь он — место падения графа-вампира.

— Знаешь, я видел это. Я видел, как жрец дрался с ним на стене. Я не должен был видеть, ма увела нас всех в погреб, но там было так страшно, что я проскользнул наверх и спрятался в своей комнате. Из окошка виднелась городская стена. Меня пугали все эти пожары и взрывы, но стена была не такая страшная, как темный подвал. Я не люблю темноты. Ма говорила, что я уже большой мальчик и должен оставить позади эти страхи, но я все равно боюсь темноты.

— Нет ничего плохого в том, что ты боишься мрака, парень. Из него вышли все твои страхи. Ты знал это? Все, что пугает нас, рождается из тьмы. Вот почему мы зажигаем факелы и костры, отодвигая от себя темноту, потому что где-то в глубине души она все еще страшит нас. Вот почему в деревнях так чтут солнце и луну. Солнце изгоняет ночь, оно несет обновление, возрождение. Оно дает нам надежду. Так что не бери в голову то, что сказала твоя ма, мы все немного боимся тьмы — и это к лучшему.

— Ну, я много боюсь, — кривовато ухмыльнулся Сэмми.

— Открою тебе один секрет — я тоже, — сказал Каллад.

— Когда глядишь из окна — не так страшно. Люди, которые приходили в лавку па, падали со стены и больше не вставали. Чужаки тоже. Я смотрел и ждал, когда же они поднимутся, но они лежали. И плохие дядьки швыряли что-то через стену, и все горело и взрывалось, я и думал, это никогда не закончится.

— Не нужно было тебе видеть такое, парень. И никому не нужно. Но знаешь что?

— Что?

— Сейчас все закончилось, и жизнь, хорошая жизнь идет как обычно, верно? Люди по-прежнему ходят в лавку твоего отца за мясом, да?

— Да, но у нас нет столько мяса, чтобы продавать всем.

— Пока нет, но будет. Жизнь продолжается. Оглянись вокруг. Жизнь каждого мало-помалу возвращается на круги своя.

— Не каждого, — серьезно ответил Сэмми Крауз. — Не жреца, он погиб. И не солдат.

И это было верно. Те, кто пережил сражение и складывал сейчас кусочки своих расколотых жизней, пытались как-то заполнить пространство, опустевшее после гибели родных, павших, защищая великий город. Но как объяснить это мальчишке вроде Сэмми? Дварф не мог и даже не стал пробовать.