Сказочник - Георгий Зотов Страница 8

Салах-ад-дин по привычке зовёт меня «халиф», на арабском – повелитель правоверных. Я не возражаю. Пусть эта должность относится к мусульманам, в ней есть доля правды.

– Вот что за народ, ей-богу, – говорю я с плохо скрытой досадой. – Неужели так сложно электрика вызвать? Нет, лезут сами разбираться, хоть и понятия не имеют, как устроен «ящик». Конечно, живым же плевать, что в загробном мире с начала года второй дополнительный набор косарей провели. Эх, Салах… насколько бы разгрузился мой график, соблюдай люди элементарную технику безопасности! Ну, переходишь ты дорогу, – голова отвалится по сторонам посмотреть? Мне будет парадоксально жаль, если выяснится, что ада нет. Система наказаний за глупую гибель необходима. Дёрнуло тебя током по личному идиотизму, рискнул перебежать перекрёсток на красный свет – вот и жарься на сковородке, кретин. Ладно, у вас ещё гражданская война, это я хоть без радости, но понимаю. Резать ближнего своего в людской природе, такие вещи неискоренимы. Знаешь, сколько душ пришлось перетаскать в Бездну после распада Советского Союза?

– Не знаю, господин, – шёпотом отвечает менеджер косарей Дамаска.

– Ну конечно, – хлопаю я крылом. – Ты ж не русский или грузин. Да неважно. Хотя войну я ненавижу. Не поверишь, самый главный пацифист по натуре – это как раз я.

– Что такое пацифист, о халиф? – удивлённо таращится Салах.

Я не обижаюсь. Это моя вина, незачем с призраком из Средних веков козырять чересчур умными словами. Попробуй подойти к неандертальцу и размеренно сказать ему в лицо: «Монетизация экономики», – дубиной по голове заработаешь и всего делов. В России то же слово «пацифист» легко путают со словом «педераст». И ведь действительно, если так уж разобраться, похоже. Мимо нас плавно движутся косари, на ходу отвешивая церемонные поклоны, некоторые прижимают к груди покупки. В призрачном мире нет денег, ты можешь расплатиться только своим временем. Пойти забрать сотню душ вместо опредёленного косаря, пока тот кайфует в баре воспоминаний, как романтично называют обычную кальянную, – тяжкий труд, ибо душа душе рознь. Так вот, самый главный пацифист и заодно главный хиппи в мире – это я. Не поверите, в разгар сражений во Вьетнаме я даже принимал участие в антивоенных демонстрациях в Нью-Йорке – инкогнито, конечно. Я ведь прекрасно понимаю, Смерть, с розой в руках распевающая песню Леннона Give Peace A Chance, выглядит абсолютно по-идиотски. Но да, я против войны. Для меня работать в период военных действий, когда трупы сыплются штабелями, это всё равно что для вас разгрузить вагон с углём, а за полчаса до выдачи гонорара в кассе обрести извещение: за те же деньги вы обязаны «облегчить» ещё двадцать вагонов.

– Человек, ненавидящий войну, – предельно доходчиво объясняю я.

– Поразительно, господин, – деликатно кланяется Салах. – Война соединена со Смертью.

Вот прикиньте только, и этот туда же. Иногда думаешь: может, заказать себе рекламную кампанию? А что, было бы неплохо. Билборды по всему Питеру, телевизионные ролики в прайм-тайм, газетные интервью. Путин может, а я не могу, что ли? С деньгами нет проблем, их даст вечно сопящий брат Никао. Наверное, это существо в волдырях богаче всех на Земле – ему принадлежат табачные фабрики, химические заводы и дорогостоящие проекты утилизации ядерных отходов. При желании, братец смог бы нанять Билла Гейтса – за обедом на балалайке поиграть. Пусть Никао профинансирует рекламу, чтобы человечество наконец уяснило: не Смерть тащит в мир иной, а лишь итоги их дебильных поступков. Я не забираю по своей воле и не прихожу за теми, кому это не суждено. А они думают, у меня стоит одна задача – угробить побольше народу. Вот удовольствие-то, ага.

Полное убожество мыслей. Но чего ещё ожидать от людей?

– Не говори о вещах, о которых понятия не имеешь, – резко прерываю я Салаха.

– Да, халиф, – немедленно кланяется он. – Как тебе будет угодно, мой господин.

Он видит – меня лучше не раздражать. Чутьё у султана на уровне.

– Кого забирать сегодня? – деловито спрашиваю я. – Мне скоро возвращаться в Питер.

Салах-ад-Дин прячет планшет за пазуху и лезет в голенище сапога за свитками. Вот что ты будешь делать, а! Средневековые призраки консервативны: они уверены, важные записи надёжней хранить на пергаменте. Я и угрожал, и ругался, и приказывал – ни Чингисхан, ни Готфрид Бульонский не признают айпэд, и всё тут. Да ладно Средние века! На днях Папе Римскому Иоанну-Павлу Второму планшет подсунул, так тот его в святую воду окунул. Хорошо ещё, что устройство призрачное, не то бы моментально технике кранты.

– Некто амир Абдаллах аль-Нури, – сообщает Салах канцелярским тоном. – Командир отряда повстанцев. Только что подорвался, собирая бомбу. Проживет ещё три минуты. Не совсем достойная вас кандидатура, господин, – но увы, сейчас нет никого уровня Каддафи.

– Годится, – киваю я. – Я рад, что не Каддафи: тот сам из меня едва душу не вытащил.

– Амир в Думе, пригороде Дамаска, – сворачивает свиток Салах. – Приятного пути, халиф.

…Я успеваю секунда в секунду. Сакральный момент, когда душа отделяется от тела и видит меня, стоящего в ожидании – иногда с улыбкой, иногда с каменным лицом, иногда нетерпеливо кидающего взгляд на часы в ожидании финала агонии. Покойный – бородатый мужик в камуфляже, с зелёной повязкой на голове. Впрочем, половины головы у него как раз и нет, камуфляж пропитался кровью. Он смотрит на меня уцелевшим глазом.

– Я в раю? А куда делись мои семьдесят девственниц?

Да, это они первым делом спрашивают. Немудрено, что среди последователей саудитов столько кандидатов в мученики. Христиане тоже смешат. Они аналогично, едва умерев, интересуются – это рай? Ну да, если видишь фигуру в чёрном балахоне, с косой за плечами и черепом вместо лица – понятное дело, ты прямиком попал в сады Эдема.

– Ушли блины тебе печь, – информирую я с постным видом. – Давай, хабиби, поднимайся.

До тени боевика (даже при отсутствии половины мозга) доходит: что-то тут не так.

– И где же Аллах? – в ужасе спрашивает мертвец.

– Не знаю, – лениво кидаю я ему через плечо. – Я его ни разу не видел, и не уверен, что ты увидишь. А ещё я не в курсе, в каком окне Небытия получать положенных тебе гурий, и не могу подтвердить или опровергнуть, что тебя ждёт рай. Официально, по твоим верованиям, я – отвечающий за сбор душ архангел Малак аль-Маут [6]. Так что можешь если не любить меня, то, по крайней мере, жаловать.

Я делаю взмах чёрными крыльями, вокруг нас поднимается ветер, гремит гром. Тут вы опять меня осудите, хотя положа руку на сердце: кто из вас не любит дешёвые понты и дорогие спецэффекты? Крылья сформированы мной впопыхах, но вряд ли он заметит.

– Я забираю твою душу, – объявляю я. – Прими судьбу, как положено воину.

Он идёт за мной к берегу Бездны, шатаясь, как пьяный. Пару раз спотыкается, но в целом, для призрака, при жизни утратившего большую часть мозга, руку и половину ребёр, парень ведёт себя прилично. Завидев Бездну, он молчит, глядя в её маслянистые воды.