Последний вервольф - Глен Дункан Страница 76
Последний вервольф - Глен Дункан читать онлайн бесплатно
Время, как написано в высокопарных стихотворениях, тянется медленнее для тех, кто ждет. Я раскрыл оконные створки. Две минуты тянулись и искажались. Машина за машиной проезжали мимо, и ни одна из них не была той, что я ждал. Наконец напротив моего окна остановился легковой автомобиль с зеркальной тонировкой. Телефон снова ожил.
— Алло! Лу?
— Слушай внимательно, — сказал мужской голос, — у вас есть ровно тридцать секунд. Ни больше, ни меньше.
Стекло задней двери опустилось, и я увидел Талуллу. Ее лицо было напряжено, полно ожидания и мысли. В ее чертах не было слишком сильного страха, хотя я с первого взгляда понял, как она старалась его скрыть. Она улыбнулась.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Да. А с тобой все нормально?
— Да, нормально. Я скоро тебя вытащу, ладно?
— Ладно.
— Осталось совсем чуть-чуть, обещаю.
— Будь осторожен. Ты должен быть осторожен.
— Буду. И скоро заберу тебя.
— Обещай, что будешь осторожным.
— Обещаю.
— Что у тебя с лицом?
— Ерунда. Просто царапины. Ты такая красивая.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. Они точно не сделали тебе ничего плохого?
— Точно. Я очень соскучилась.
— Мы совсем скоро увидимся.
— Я ведь чувствовала, что ты где-то рядом.
— Я тоже.
— Я бы хотела сейчас быть с тобой.
— О, боже, Лу, я… — рука в черной кожаной водительской перчатке забрала у нее телефон. Ее лицо исказилось от паники. Я подумал, каким счастьем было бы проводить дни и ночи, обнимая ее, целуя, просто глядя на нее. Окно закрылось. Я видел, как она пытается разглядеть меня через стекло. Ее мягкие темные глаза…
— Ну, вот и все, — сказал мужской голос и повесил трубку. Через несколько секунд автомобиль скрылся.
Что-то изменилось во мне. Я перестал все анализировать. Это и есть любовь: ты перестаешь волноваться о вселенском, о глобальных проблемах и вместо этого погружаешься в конкретные вопросы: когда я опять ее увижу? Что мы сегодня будем делать? Тебе нравятся эти туфли? Теория и раздумье — вежливые дядюшки, вытолканные за дверь возбужденными племянниками — действием и желанием. Мысли испарились, остался лишь сюжет. Мадлин всегда была права в выборе приоритетов.
Я не замечал своего преображения, пока не прочел последние страницы в этом дневнике. Теперь, когда самое время делать выводы, мне на ум ничего не приходит. Для вервольфа, проживающего, возможно, последние часы жизни, рассказчик до смешного беспомощен в подведении итогов. Величайшие тайны бытия так и остались тайнами, я не разгадал их, не смог даже слегка приоткрыть завесу (кроме любви, потому что любовь в действительности никакая не тайна, а сила, что отбрасывает все тайны на обочину); я не знаю, откуда взялась Вселенная и куда попадают живые существа после смерти. Я так и не понял, что наша жизнь — клубок чистых случайностей или непостижимый гениальный замысел. Я не знаю, как нужно жить, но точно знаю, что жить нужно, если ты на это способен. И мы любим жизнь, какой бы она ни была, потому что она — это все, что у нас есть. И я знаю это лишь потому, что мне посчастливилось — еще раз — найти любовь. В мире нет справедливости — и это я знаю точно. Выходит маловато для двух сотен лет на земле.
Голова болит, боль расходится, словно тающий кубик льда, из того места черепа, на которое ночью падал лунный свет. Через пару минут приедет Луэллин, чтобы отвезти меня в Беддгелерт. Я не смог заснуть, так что несмотря на ломку перед полнолунием, все же принял душ, побрился и постриг ногти на руках и ногах. Чистой одежды у меня не было, я постирал носки и трусы шампунем и высушил на батарее. Эллис сказал, что парни из его команды сразу схватят меня, когда я сделаю то, что должен. Я выпил последний стакан «Талисакера» в полдень. С тех пор только пью кофе и курю «Кэмел», иногда еще пропускаю стакан воды из-под крана. На улице моросит. Это место у окна уже кажется мне грустным домом. Унылый городской пейзаж: дорога, проезжающие машины, старушки, закутанные в шарфы, хозяева с собаками, иногда видно тех, кто вышел на пробежку. За всем этим тянется длинная серая стена, а за ней — тонкая полоска берега и блестящая водная гладь пролива Менай в Англси.
Но скоро это кончится.
У моих мертвых внутри молчаливое собрание. Арабелла, их вечная жрица, исчезла, так что они в замешательстве. Я очень тонко ощущаю ее отсутствие, как когда на месте вырванного зуба остается мягкая, налитая кровью десна. Я убил и сожрал свою любимую жену и нашего нерожденного ребенка, а теперь снова влюблен — разве это не признак того, что на Земле нет справедливости и что ты обязательно должен жить, если можешь жить с этим?
Но довольно. Нервы уже сдают. Размышления о любви изводят меня.
Вот и Луэллин уже приехал. Что бы ни было впереди, время действовать.
Никто меня не насиловал. Во-первых, потому что все боялись Поулсома, а он уж точно не одобрил бы такого. Во-вторых, если бы кто-нибудь меня изнасиловал, им пришлось бы меня убить: одно дело, если тебя выслеживает женщина, которой ты причинил боль, а совсем другое — если она оборотень. Когда меня первый раз похитили, я перестала волноваться на этот счет, хорошенько все взвесив.
Когда меня похитили во второй раз, я снова начала этого бояться.
Мне было тяжело видеть Джейка. Он выглядел ужасно. Эти царапины на лице были как оскорбление. Стоя у окна в отеле, он смотрелся таким одиноким и несчастным, будто окружающее его пространство смеялось над ним с садисткой ухмылкой. Он криво застегнул рубашку, на одну пуговицу ниже. То, что я накрасилась, в эту секунду показалось мне отвратительно пошлым. Помимо миллиона других мыслей, я хотела выглядеть симпатичной, когда увижу его, и Вселенная отреагировала на мое желание в своей извращенной манере: утром, в том месте, где они меня держали — про себя я назвала его «белой тюрьмой», — одна из моих охранниц передала мне бумажный пакет с косметикой. Подводка, тушь, блеск для губ и румяна. «Я слышала, ты сегодня увидишься с своим парнем, — сказала она, — только не рассказывай, кто тебе это дал». Она была смущена. Я удивилась, потому что до сегодняшнего дня она вела себя очень строго. Я даже дала ей прозвище — Ледышка. Я опешила и не знала, что сказать. А после, когда она ушла, расплакалась. Я где-то прочла, что дети плачут из-за человеческой жестокости, а взрослые — из-за доброты. До этого момента я даже не понимала, насколько привыкла не ждать от людей ничего хорошего. А когда увидела Джейка, такого измотанного и одинокого, весь этот макияж показался пошлой дешевой девчачьей уловкой. (Да, девочка все еще живет где-то глубоко под литрами выпитой крови и сожранных кишок моих жертв. Наверное, рано или поздно найдется что-то, что убьет эту девочку, но сейчас я даже не представляю, что это может быть.) «Ты в порядке? Да. А с тобой все нормально? Да, нормально». Недели ожидания, а когда наступает главный момент, на ум приходят лишь самые глупые слова. Его близость жгла сердце, грудь, живот, я чувствовала, как волк заметался внутри, отчаянно пытаясь вырваться. Воспоминание о нашем убийстве в Калифорнии вспыхнуло так резко, как разливается вдруг по телу тепло от крепкого спиртного, от сердца к рукам и ногам, тайная эйфория в кончиках пальцев и зубах и мурашки по коже. Поулсом сказал: «Тише, ты поранишь себя». Он имел в виду наручники. Я даже не поняла, что все это время с силой сдавливала их.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments