Избранник Небес - Алек Кадеш Страница 75

Люпус предостерегающе поднял руку.

— Тихо, братья, успокойтесь, прошу вас! Помните, что подобное поведение не делает вам чести.

Затем он снова обратился к осужденному, указывая рукой на духовенство, сидящее на балконе.

— Тогда я поставлю вопрос иначе. Ответь святым отцам, которые сейчас молятся о спасении твоей грешной души, ибо заповедано нам было еще самим Спасителем, что если покается грешник, то и в предсмертный час должно простить его: Иисус Христос, кто он — человек или Сын Божий?

Кардиналы, удовлетворенные «грамотно расставленной сетью» на еретика, хитро переглянулись, отдавая едва заметными улыбками и кивками головы дань уважения не столько коварным вопросам главного инквизитора, сколько Папе, который не ошибся, назначив его на этот ответственный пост.

— Разве можно сказать с полной уверенностью, где заканчивается человеческая сущность и начинается Божественная? В каждом из нас есть искра Всевышнего Бога — это душа, которую Он вдохнул в наше тело. Сказано в Писании, что человек — венец Творенья Божьего, и немногим умалил нас Господь перед ангелами Своими.

Люпус решил вести себя более жестко:

— Ты опасный словоблуд. Манипулируя текстом Священного Писания по своему разумению, ты пытаешься принизить Божественную сущность Христа. Неужели ты и вправду веришь в то, что Сын Божий равен нам, простым смертным, рожденным во грехе? Да и как же тогда объяснить те великие чудеса, которые он творил на глазах у многих тысяч людей? Может ли человек владычествовать над смертью и подчинить себе Ад?

— Оживляли и наши пророки мертвых еще за семь веков до Иисуса.

Заметив, что ответ еретика был достаточно уклончивым, и его не удалось «схватить» за язык, понтифик пришел на помощь Клаудиусу.

— Эти еретические убеждения навязаны тебе лукавым. Но Отец Небесный — милостивый и многопрощающий Бог, поэтому еще раз мы взываем к тебе — покайся перед смертью, и обретешь спасение для души своей.

Молодой раввин лишь улыбнулся в ответ. Кардиналы и епископы поняли, что настало их время выйти на сцену. Бросая гневные взгляды то на Йосефа, то на Абулафию, они обратились к ребе, который шепотом молился, стоя в стороне от всех, смиренно опустив голову:

— Неслыханная дерзость! Так-то вы, евреи, учите свою молодежь почитать старших. Столько уважения и внимания еще ни одному еретику не оказывалось, а он отвечает понтифику открытым презрением и лишь ухмыляется в ответ!

— Ну и, наконец, ответь нам на последний вопрос, — подняв руку, призвал монахов к тишине Люпус, вызвав тем самым еще большее негодование с их стороны.

— К чему эти вопросы? Его устами говорит сам дьявол! Горбатого могила исправит!

Папа ударил своим посохом о каменный пол, и все сразу притихли.

— Продолжайте, Клаудиус, процесс должен быть завершен независимо от ответов осужденного.

Главный инквизитор продолжил:

— Что ныне более угодно Богу: око за око, зуб за зуб или любовь к ближнему, основанная на милосердии и прощении?

Йосеф поднял взгляд, наполненный страданием, на Папу и его свиту, которые с ехидными улыбками на лицах застыли в ожидании ответа. По их мнению, этот вопрос был последним гвоздем в крышке гроба.

— Вы требуете ответов от меня лишь для того, чтобы придать этому откровенному убийству, которое вы сегодня здесь затеяли, видимость благочинного суда. Но я все же отвечу, чтобы обвинить вас, ибо даже безропотная овца блеет, когда ее ведут на заклание. Господь, благословенно имя Его Святое, — Он приводит нас в этот мир и Он же уводит из него. А судьи и палачи — лишь орудия в Его руках. Ныне я покоряюсь Его воле, а не вашей. Вы же, лицемеры, которых Иисус призывал к всепрощению, скоры на расправу более, нежели израильские судьи, жившие по ветхозаветным канонам. Да будет превозносима хвала и благодарность Ему — единому Вечносущему Богу. Амен!

Йосеф умолк, и натянутые, как тетива лука, вздутые от напряжения жилы на его шее расслабились. Он устремил свой взгляд поверх крыши монастыря куда-то вдаль. Чувство радостного покоя овладело им, и это спокойствие передалось опешившим монахам. Они еще ни разу не слышали такую вдохновенную речь из уст еретика. В их души закралось сомнение.

Во внутреннем дворе монастыря воцарилась тревожная тишина — никто из присутствующих не осмеливался ее нарушить даже вздохом. Слышно было лишь потрескивание горящего факела в руках палача, на котором плавилась и шипела смола, стекая с него раскаленными каплями.

Главный инквизитор поднял голову в ожидании команды.

— Сомнения подрывают истинную веру, — прошептал понтифик, а затем выкрикнул Люпусу:

— Пусть почтит животворящий крест поцелуем, и сменим костер на петлю в честь праздника!

Клаудиус решительно протянул распятие в сторону раввина и строгим голосом, четко давая понять, что это последняя для него возможность избежать мучительной смерти, медленно произнес:

— Поцелуй крест и избавь себя от невыносимых страданий!

Йосеф лишь тихо произнес в ответ:

— Шма Исраэль, Адонай Элогейну — Адонай Эхад! ^[92] — Люби Господа Бога твоего всем сердцем своим, всей душою своей и всем существом своим!

Чтобы скрыть внезапно охватившее его необъяснимое волнение, Клаудиус отвернулся в сторону. Уверенным кивком головы Папа недвусмысленно дал ему понять о неизменности принятого им решения. Главный инквизитор развернул свиток с обвинительным приговором и начал его громко зачитывать:

— «Сим приговором от 13 ноября 1226 года от Рождества Христова святая римская инквизиция обвиняет раввина Йосефа-бен-Ицхака, иудея, сына главного раввина синагоги Толедо Ицхака-бен-Шломо в тяжком грехе ереси — связи с дьяволом и колдовстве. Дабы ты спас свою душу и миновал смерти Ада для души и тела, мы пытались обратить тебя на путь спасения и употребляли для этого различные способы. Однако обуянный низкими мыслями и ведомый злым духом, ты предпочел скорее быть пытаемым ужасными, вечными мучениями в Аду и быть телесно сожженным здесь, на земле, преходящим огнем, чем, следуя разумному совету, отречься от достойных проклятия злоучений и устремиться в лоно и к милосердию святой материнской Католической церкви. Так как церковь Господня ничего более не знает, что она еще может для тебя сделать ввиду того, что она уже сделала все, что могла, мы, епископы: Августо Лоренцо, Джованни Гальяно, Пьетро Квантинелли, Григорио Морено и главный судья папской инквизиции Клаудиус Люпус присуждаем тебя как нераскаявшегося, впавшего в ересь преступника, к передаче светской власти, которую мы просим умерить строгость сего приговора и избегнуть кровопролития и опасности смерти. Амен»!

В связи с болезнью городского капитана его помощник, грузный, но еще молодой, не старше тридцати лет, Карло Тибелетти вышел вперед и начал с трудом взбираться на эшафот по крутым ступеням, рискуя разорвать штаны между ног. Он медленно поднимал левую ногу на каждую ступень и в тот момент, когда он опирался рукой на колено, пытаясь облегчить восхождение, его толстый зад необъятных размеров выдвигался назад, отчетливо пропечатываясь на черном бархатном камзоле, заставляя молодых монахов опускать головы и глотать вырывающийся наружу смех. Наконец, поднявшись на эшафот, даже не взглянув на осужденного, он первым делом поправил массивный золотой медальон, висевший на толстой золотой цепи. Затем Карло поднял глаза на понтифика и учтиво склонил перед ним голову. Явно затянув с паузой, Тибелетти не спеша выпрямился. Вскрыв сургучную печать магистратуры, он развернул свиток и окинул пристальным суровым взглядом всю монашескую братию, как будто они были следующими в его черном списке на аутодафе. Торжественно выговаривая каждое слово, городской чиновник огласил приговор: