Страна клыков и когтей - Джон Маркс Страница 75

Джулия Барнс держала все в себе — из последних сил, и то благодаря лишь тому, что эфирный сезон заканчивался, и продюсер, для которого она делала трудный заграничный сюжет, отсутствовал. Дни за окном ее спальни удлинялись. Иногда она пешком шла два десятка кварталов от своей квартиры в Челси, вдоль сверкающего Гудзона, мимо страшного провала к зданию на Вест-стрит. Ей удавалось выкраивать время, чтобы проводить его с сыновьями, даже посмотреть пару фильмов. Передышка в расписании питала ум и душу, заставляя испытывать то, что она всегда испытывала в это время года: жизнь существует и за стенами монтажной. Ее муж, вполне сносный повар, готовил сезонные блюда. Они встречались со старыми друзьями. «Да, — думала она каждое утро, идя по набережной, — я смогу пережить еще год».

Но что-то надвигалось. Входя в вестибюль, махая перед носом у охранника пропуском, нажимая кнопку вызова лифта, она заново предчувствовала тьму и пыталась бороться с ней. Тьма принесла ощущение неизбежной катастрофы, но и это было еще не все, тьма плохо влияла на ее давление, портила пищеварение, выматывала нервы. Головные боли мучили ее как никогда раньше. Дело исключительно в стрессе, ведь физически она мало старела. Да, можно немного похудеть. Да, стоило бы есть побольше рыбы и почаще ходить в спортзал. Поднакопить и увеличить полезный холестерин. Конечно, конечно и снова конечно. Врач так и говорил. Но таковы нормальные занятия любой женщины в климаксе. Нет никаких физических симптомов упадка, и все-таки в здании «Часа» она его чувствовала, видела, как гнильца уже разъедает остальных.

Она старалась уходить как можно чаще. Ей еще повезло, что она могла покидать здание на ленч, есть греческий салат и нежиться на солнышке возле огромной стройки на месте соседнего здания. Близость ужасной раны в асфальте тревожила ее гораздо меньше атмосферы на двадцатом этаже. Мысли о времени и смертности, терроризме и безопасности, политике и вере утратили былую значимость и, напротив, теперь казались разумной и здоровой темой для размышлений.

В день, когда ее известили о большом совещании, когда Боб Роджерс якобы объявил, что уходит на пенсию и что, следовательно, впервые в тридцатипятилетней истории программы произойдет смена руководства, она особо долго просидела на пирсе в Бэттери-парке. Отказавшись от греческого салата, она выбрала чизбургер с картошкой и получила от него огромное удовольствие. Задержаться на пирсе ей позволила счастливая нестыковка в графике. Она не сможет начать работу над следующим сюжетом, пока ее продюсер, Салли, не вернется из Японии, а это случится не раньше следующей недели. Салли преждевременно отозвали на совещание. Роджерсу не было дела, что ей еще нужно доснять материал, и им с Сэмом Дэмблсом придется возвращаться в Японию. Совещание станет историческим событием. На карту будет поставлена судьба величайшей программы теленовостей. А пока летняя жара била все рекорды, перейдя отметку в девяносто градусов по Фаренгейту. Люди в центре разоблачались. Кондиционеры в окнах громыхали, как старые велосипеды.

Сняв туфли, Джулия поболтала ногами в воде. Мимо пронеслись скейтбордисты. Детский смех окатил ее радостной волной. Подманивая ломтиком картошки белку, она тщетно старалась выбросить из головы то, чем мучило ее воображение: тот факт, что все больше монтажеров не являлось на работу. Сама она теперь не оставалась в здании после захода солнца, но с приближением сумерек начала ощущать присутствие коллег вокруг: каждый — версия Ремшнейдера, глаза у них мертвые, как лед, спины сгорбленные, головы заполнены какими-то ужасными шепотками с пленок. Поначалу ей неприятно было стучать в запретные двери. Не хотелось найти еще один свежий труп. Но тишина сводила ее с ума. В начале мая она стучала во все двери по коридору — никакого ответа. Когда она пожаловалась начальнику, он покачал головой и без тени уверенности сказал:

— Время года такое. Больше половины в отпуске.

И у него тоже глаза были мертвые или умирающие. Больше в двери она не стучала. Она ждала, что постучат в ее. Муж называл это диковинным рецидивом давней паранойи времен «Уэзер Андеграунд», когда по ночам в дома врывались федералы с ордерами на обыск. Сыновья же только смеялись и говорили, что мама сбрендила.

Но она не выжила из ума. Отсутствие монтажеров было не единственным доказательством. Все меньше являлось на работу продюсеров. Они знали, что-то дурное стряслось на двадцатом этаже. Они знали, что техника полетела, и свой материал придется отдавать внештатникам, пока техники сети не уладят проблему. Знали они и то, что монтажеры заболевают, будто плоды на зараженных деревьях. Продюсеры чуяли, что станут следующими, поэтому поступили, с их точки зрения, логично: разумный человек подправил бы резюме и начал бы подыскивать новое место работы (что само по себе немыслимо, ведь если бросишь «Час», все в мире вещания поймут, что твоя карьера пошла под уклон), они подстраивали все так, чтобы их сюжеты удерживали их подальше от Нью-Йорка.

Джулия размышляла об их привилегиях и удаче. По роду своей деятельности продюсеры могут путешествовать. Могут перемещаться. Они свободны. Монтажеры привязаны к креслам среди теней своих комнат. Они рабы.

— Можно к вам присоединиться?

Это был Остин Тротта, одетый в жилетку хаки и клетчатую рубашку с короткими рукавами. В руке у него была тарелка греческого салата, но Джулия сразу поняла, что ее ждет не светская беседа. Он пришел поговорить о бедах «Часа». В этот момент его морщинистое лицо показалось ей бесконечно добрым, таким кажется лик Господа пятилетней девочке. Бог не отвернулся от нее.

Открыв пластиковый контейнер с ленчем, он горестно воззрился на вялые кубики феты и обмякшие анчоусы.

— Хотите поменяться?

— Нет уж, спасибо, — рассмеялась она.

Поняв, что ему тяжело будет сесть на пирс, она предложила перебраться на ближайшую скамейку.

— Я хочу извиниться, — начал он.

— За что?

— Прошлой осенью вы пытались предостеречь меня о румынских пленках, а я отказался слушать.

Она совсем про это забыла. Столько всего случилось с тех пор.

— И решили заговорить о них через полгода?

Сейчас, когда он сидел рядом на скамейке, она поняла, как одиноко ей было последние месяцы. В его взгляде она прочла, что он тоже видел и слышал разные странности и что ему тоже не с кем поделиться.

— Что-то дурное пришло на двадцатый этаж. Что-то ужасное.

— Да, — кивнула она.

Тротта рассказал все. Кое-что ей уже было известно. Как и остальные, она слышала о скором возвращении Эвангелины Харкер. Она тоже знала, что Эдвард Принц ведет себя странно, что он окопался у себя в кабинете, но не соотнесла этот факт с событиями в монтажном отделе. А когда Тротта заговорил про встречу со Стимсоном Биверсом, ее пробрал озноб — такого глубокого страха она еще никогда не испытывала.