Клыки. Истории о вампирах - Терри Виндлинг Страница 7

Она выглядела немного осунувшейся и бледной, но отмахнулась, ответив:

– Лучше. – Мы обе улыбнулись.

На ней была желтая футболка.

Вдруг у меня внутри все упало.

– Бабушка, ты меня боишься?

Она подняла на меня глаза и сощурилась.

– О, нет. Когда ты рядом с цзян-ши, всегда нужно носить желтое. Священники звонили в колокола, чтобы сообщить нам, что те ведут за собой души. – Она улыбнулась. – Ты напоминаешь мне о доме. О том времени.

Я сразу подумала о ее доме в деревушке в провинции Аньхой, где сама никогда не бывала. О том, как бабушку привез сюда папа. И о том, что ее мертвая внучка каким-то образом оказалась лучшим, что с ней случалось.

– Расскажи мне, – попросила я.

Она просияла. И рассказала мне, как ходила там в оперу. Рассказала, как нужно пропаривать каменную лягушку.

А потом обставила меня в рамми ^[1]. Два раза.

Когда она ушла спать, я осторожно поднялась наверх.

– Ты в порядке? – Джейк сидел на краю кровати, но на меня не смотрел.

– Нет, – ответила я.

Через несколько долгих мгновений я накрыла его просвечивающие пальцы своими. Он посмотрел на это, на его лице возникла улыбка.

– В рамми ты совсем не рубишь, – произнес он.

Я скорчила гримасу.

– Хорош подсматривать!

– Я сидел на кухне, – сказал он. – Ты могла меня увидеть. Просто не смотрела.

– Я была сосредоточена на том, чтобы врубиться в рамми, – ответила я.

– Ага, – усмехнулся он. – У тебя это отлично получилось.

19. Когда ярко светит солнце, цзян-ши должны искать землю. («Это просто боль, – объяснила бабушка. – Ты не сгоришь». Как будто это могло утешить.)

Я снова пошла в школу. Было довольно облачно, поэтому такую боль я могла вынести. О том, что меня колотило, вслух никто не говорил.

Из Сиэтла пришло письмо о моем зачислении. За обедом я села на одну из пустых скамеек и прочитала его дважды. Потом бросила в рюкзак, затолкав на самое дно.

– Тебе надо ехать, – сказал Джейк из-за моей спины. В его голосе звучало такое воодушевление, какого я еще никогда от него не слышала. – Я всегда хотел увидеть Западное побережье.

– Да, конечно, – ответила я. – Вылезать из грязи, чтобы ходить на вечерние занятия и учить то, что никогда не пригодится в жизни, которой у меня никогда не будет. Блестящий план.

– Тебе всего-то нужны пара фальшивых удостоверений и немного тени, – ответил он, вдруг превратившись в чертову группу поддержки и ухмыляясь мне. – Все с тобой будет нормально. Со мной же нормально. Это станет для тебя как приключение. Ты справишься.

Я повернулась к нему.

– Ты думаешь, я смогу учиться в колледже и никто не заметит, что я хожу только на вечерние занятия и никогда не бываю на улице? Что это будет за жизнь? Как я с этим справлюсь? – Я покачала головой. – Я даже дома теперь надолго не могу оставаться. А куда мне еще податься? Я в ловушке.

Его очки блестели поверх пустых глазниц. Он фыркнул и скривился:

– Ух. Не знал, что ты такая трусиха, Сайин. Собираешься просто сбежать?

Тут у меня перед глазами все залило красным.

– Трусиха? – Я снова взглянула на него. – А ты ведь так много знал о том, как со всем этим справиться, но все равно убил себя?

– Заткнись, – проскрежетал он еле слышно.

Я не могла заткнуться, меня теперь было не остановить.

– Ты даже мертвым быть не смог! Поймал попутку с первой встречной, которая могла вернуться, потому что у самого это не получалось, а теперь заявляешь мне, что я трусиха?

Наступило гробовое молчание. Слова упали между нами, но больше ничего не происходило. Я замерла. За его полупрозрачными очками было видно, что глазницы наполнились слезами. Будто влага сочилась из трещины в камне.

А потом он исчез, растворившись в предвечернем небе.

Вот как ты обращаешься с неупокоенным духом, подумала я. Это же надо было достать его до такой степени, что он вернулся к загробной жизни, лишь бы не видеть тебя! Вот и оставайся одна, как хотела.

Да, это все про меня.

20. В школе нет радио. Если ты не в здании, то не узнаешь, что тебя вызывают в приемную, и только с часовым опозданием сообщают, что твоя бабушка умерла.

Родители оставили записку с адресом похоронного бюро.

Я зашла в бабушкину комнату, будто не верила в это, будто она могла оказаться здесь, если я быстро распахну дверь.

В комнате стоял тяжелый запах: бамбук в вазе на подоконнике, моющее средство в комоде. Постель пахла ее кожей, словно бабушка спала на ней прямо сейчас, а я могла протянуть руку и разбудить ее.

Маленькая тумбочка у кровати была вся заставлена бутылочками с лекарствами, глазными каплями и инсулином. Это выглядело столь же дико, как если бы там находились боеприпасы, и я, открыв верхний ящик, смела все туда, чтобы оставить комнату такой, как хотела бы бабушка.

В самом ящике оказались игла, пластиковая трубка и маленькая склянка с узким горлышком, похожая на чернильницу. Все было чисто вымыто, но запах крови чувствовался так сильно, что я осела на кровать.

Когда кровь животных перестала помогать, она придумала кое-что, что меня спасло. Она не говорила мне, что это была человеческая кровь; если бы я узнала, я нашла бы какой-нибудь другой способ ее достать. Почему она мне не сказала?

(«Не волнуйся, – сказала она. – Ты со мной».)

Я задумалась: если бы я попыталась, то вернула бы ее назад. Я могла заглянуть по ту сторону смерти, сомнений не было: если бы я ее вытащила, она составила бы мне компанию, возражать бы не стала, и мы могли бы уйти отсюда и отправиться куда захотим…

Я опустила голову к коленям и, закрыв лицо, заплакала.

21. Ты плачешь кровью.

Выплакавшись, я облизала руки дочиста и выпила остаток крови, что еще была в холодильнике. Теперь я знала, что она бабушкина – странная на вкус, но это был дар любви, а мне требовались силы, чтобы совершить задуманное.

Склянка с пробкой отправились ко мне в рюкзак вместе с необходимыми вещами и наличкой из папиного стола.

Надев желтую футболку, я оставила родителям записку и выдвинулась в путь.

22. Души умерших можно хранить в том предмете, который был им дорог. Неважно, как далеко они умерли, их можно вернуть домой, чтобы они не были рассержены и не чувствовали одиночества. А до тех пор могут спокойно спать в земле.