Книга таинств Деливеренс Дейн - Кэтрин Хоу Страница 7

Тем временем Грейс не без труда закончила учебу и обосновалась в Конкорде, недалеко от пруда Уолден. Ничем не примечательный покосившийся загородный домик стоял рядом с лесом. У дома росли две сучковатые яблони, осенью наполнявшие воздух терпким ароматом сидра.

Грейс окружила себя огромным количеством знакомых, чтобы не так остро ощущать потерю Лео. Дом наводнили толпы богемных молодых людей — в основном музыкантов, но еще и студентов, поэтов и девушек, интересующихся керамикой.

Первое осознанное воспоминание Конни — утро на кухне, согретой теплом дровяной печи. Из мебели там не было ничего, кроме складного столика и горшков с тимьяном и розмарином. Конни только начала ходить и с трудом достает до этого столика. Она плачет. Грейс наклоняется к ней, Конни видит ее юное открытое лицо и длинные соломенного цвета волосы, падающие на плечи. Грейс говорит: «Конни, тебе нужно учиться центрировать себя».

Мамины способы успокоения были очень разнообразны, но непонятны. Чего только стоил вегетарианский пирог, который, однако, не оценили добропорядочные матроны Конкорда. Когда Конни подросла, интересы Грейс свелись к тому, что она называла «энергетическим лечением». Люди приходили к ней, жалуясь на всевозможные недуги душевного и телесного свойства, а Грейс водила руками по их энергетическим биополям. При мысли об этом Конни морщила нос.

Назло маминой изменчивости и свободолюбию Конни предпочитала порядок и предсказуемость. Сейчас, будучи уже взрослым человеком, Конни относилась к Грейс с большим пониманием. С расстояния, отделявшего ее безалаберное детство от удобного кресла, в котором она сейчас сидела, эксцентричность Грейс выглядела скорее милым и наивным чудачеством, а не безответственностью или распущенностью.

Когда Конни уехала учиться в Маунт-Холиок, Грейс продала все, что осталось от полуразвалившегося дома, и переехала в Санта-Фе. Она утверждала, что хочет пожить там, где «много исцеляющей энергии». Сначала Конни смеялась над этой фразой, но потом перестала. В конце концов, ее мама имеет право на счастье. Ведь ее, Конни, выбор жизненного пути мог быть непостижим для стороннего наблюдателя, а тем более для Грейс, критично относящейся к принятому в обществе порядку вещей. Скорее всего Грейс недоумевала, как у нее могла вырасти такая чуждая ей дочь. Несмотря на это, она всегда поддерживала выбор Конни, правда, в своем, несколько необычном стиле.

Наверное, она очень старалась не забыть, что у дочери сегодня важный день. Грейс никогда не препятствовала ее занятиям историей, не попрекала ученостью, не была против ее серьезности и любви к порядку. Иногда только она желала Конни «найти правду своей души», но Конни думала, что так на языке хиппи именуется свобода делать то, что считаешь нужным.

Конни поставила пустую кружку на пол и придвинула к себе телефон. Набрав номер, она прождала четыре гудка и готова была уже дать отбой, когда на том конце с грохотом схватили трубку, и запыхавшийся голос произнес:

— Алло?

— Мама! Привет! Лиз оставила мне записку, что ты звонила. Не очень поздно?

Глаза Конни засветились от нежности к этой странной женщине, с которой связала ее судьба. За последний год она изобретала все больше предлогов, чтобы позвонить маме. Она оставляла на автоответчике кучу сообщений, на которые можно было ответить только устно. Слава богу, про садик на окне можно было спрашивать всегда.

— Ах, Конни! — облегченно воскликнула Грейс. — Да, да, я звонила. Как хорошо! Как ты, моя дорогая?

— Замечательно! — Конни дала выход радости. — По-моему, замечательно. Немного устала, конечно. Но ведь сегодня такой важный день.

— Правда? — спросила Грейс, одновременно роясь в коробке с чем-то громко звякающим.

— Ну… Вообще-то да. У меня сегодня был экзамен. — Улыбка сползла с лица Конни. Звяканье продолжалось. — Я же оставляла тебе сообщения! Тот страшный экзамен в аспирантуру! — Грейс по-прежнему ничего не говорила. Конни слышала в трубке только ее сопение, пока она таскала коробку по кухне своего глиняного дома. — Экзамен, к которому я готовилась целый год! — почти прокричала Конни. От злости и обиды лицо запылало, брови сдвинулись. Не помня себя, она вскочила. — Он был сегодня, Грейс!

В ее голосе снова прозвучали упрямые и холодные ноты разочарования, как тогда, в детстве. Конни сжала зубы, чтобы не заплакать или не закричать, чтобы от Грейс не последовало пожелания центрировать себя.

— В самом деле? — равнодушно сказала Грейс, перекладывая трубку к другому уху. — Послушай, дорогая, у меня к тебе очень важная просьба.