Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов Страница 7

В то утро Валерка Троекуров проснулся раньше обычного. И даже будильник ему не понадобился. Сегодня он не чувствовал утренней вялости — признака хронического недосыпания. Он заметно нервничал, вспоминая вчерашний звонок дежурного по отделению. Наскоро запихнув в себя бутерброд с сыром и обойдясь без привычного кофе, он побежал на работу. По дороге следователь вновь пытался соорудить версию происходящего, но ничего, кроме паранормальных явлений, в голову не лезло.

«Ну что ж, посмотрим, что скажут нам, тупым ментам, головастые аналитики из министерства», — подумал он, усаживаясь за стол в своем кабинете. Украдкой перекрестившись, он искренне попросил Бога, чтобы сегодняшние пропащие были запойными алкашами или маразматиками. Он был даже согласен на котов и собак с человеческими именами. Лишь бы не этот кошмар снова.

Граждане, желавшие заявить о пропаже родственников, действительно пришли. Только это были не те граждане, что звонили в отделение вчера вечером. Поняв это, Валерка нервно сглотнул, похолодев. Первыми в его кабинете появились моложавые родители, классические представители среднего класса. Сильно заплаканные, они умоляли найти их двадцатилетнюю дочь. Та сказала, что поедет в гости к подруге, которая живет в Медведкове. У подруги не появилась, дома тоже. Телефон выключен. Супруги умоляли срочно найти дочь, с ходу и прямым текстом предлагая значительную взятку. «Да я бы сам взятку дал, лишь бы все это прекратилось», — подумал Троекуров и принялся за допрос родителей, сразу предупредив, что иногда будет задавать не самые приятные вопросы.

Включив диктофон, капитан Троекуров начал. К концу допроса он знал о двадцатилетней Марии Аносовой все, что только было можно знать, начиная от полного списка ее друзей и родственников, заканчивая второстепенными чертами ее психологического портрета. Когда кассета закончилась, перед ним лежали листы конспекта, исписанные мелким почерком, а в компьютер были занесены все данные о Машиных контактах. В этот момент старенький телефонный аппарат на его столе противно заверещал. Не успев сказать «алло», он услышал нервный голос полковника Еременко:

— Валера, чем занимаешься?

— У меня заявители. Только что закончил беседу.

— Понятно… Даю тебе в усиление Ливитина и Бондаренко. Какая-то чертовщина творится.

— Что случилось?

— Я бы тоже хотел знать. Внизу толпа народа, человек двадцать. Все по поводу пропаж. Это мистика какая-то, мать ее… Как парни придут, пусть начинают. А ты — ко мне, понял?

— Есть, товарищ полковник, — ответил Троекуров с вытянувшимся лицом. Попрощавшись с Аносовыми, он поздоровался с коллегами, прибывшими на подмогу.

— Валера, ты в этом деле спец. Скажи, что это такое может быть? — спросил его удивленный Женька Ливитин.

— Честно? У меня есть только одно объяснение — какое-то паранормальное явление.

— А серьезно? — чуть обиженно спросил Женька.

— Парни, если вы придумаете что-нибудь, кроме этой версии, вас Еременко на руках носить будет. Сегодня придет ответ из министерства, от аналитиков. У меня других вариантов нет. Все, я к шефу, а вы пока — на допросы родни. Мужики, вы не первый день работаете, но я очень прошу — предельно подробно, насколько возможно.

Парни дружно кивнули и пошли к себе в кабинеты, рядом с которыми их уже ждали заплаканные родственники.

Зайдя в кабинет к начальнику отделения, Валерка застал шефа говорящим по телефону. Жестом тот пригласил его входить, продолжив разговаривать.

— Да, согласен. Надо подключать федералов. Но… я бы сначала дождался протоколов по сегодняшним заявлениям и ответа аналитиков. Чтоб к федералам с ясной картиной идти. С прессой — все понял. Всего доброго!

Он положил трубку. Встал, нервно прошелся по кабинету. Вдруг очнувшись, пожал Троекурову руку.

— Валера, ты меня прости, если вчера чего лишнего брякнул. Нервы сдают.

— Я понимаю, Константин Николаевич, не страшно.

— Так, слушай. Дежурный сейчас сказал, что в очереди на заявления — двадцать пять человек. И все по твою душу. Да что за…

— И у меня с утра одни были. Значит, двадцать шесть пропаж. Сколько из них реальных, будет понятно к вечеру, — добавил Валерка.

— Ну да, пока вся пьянь отсеется… Когда в министерстве обещали ответ дать?

— Аналитики сказали, что в обед. Буду в час им звонить.

— Я им сам позвоню. Ты заявлениями занимайся.

Раздался телефонный звонок.

— Да. Что там у тебя? — отрывисто спросил полковник, ломая скрепку нервными пальцами. — Вот черт! Этих нам тут еще не хватало. Что делать? А что мы можем сделать, если они за воротами стоят? Может, они в КВД приехали, к сифилитикам. Ладно, понял. Отбой.

Еременко крепко выругался, самым витиеватым образом отозвавшись о свободе слова.

— Журналюги? — задал риторический вопрос Троекуров.

— А куда ж без них? Это ж, мать их, сенсация. Стоят за воротами, ждут. У меня строжайшее указание из главка, чтоб никаких контактов с прессой. Понял?

— Есть, никаких контактов.

— Про родственников помнишь? Предупреждай, что болтовня с газетчиками может закончиться хреново. Сам писакам говори, что не уполномочен. Они тебя сейчас караулить будут. Дежурный с тобой соединять никого не станет, жену предупреди.

— Понял.

— Что ж это может быть, Троекуров, а?

— Если честно, у меня есть только одна версия, — нехотя сказал Валерка после задумчивой паузы.

— Так у тебя версия есть? Что ж ты молчишь, засранец?

— Вам, Константин Николаевич, моя версия не понравится. Возможно, это какое-то паранормальное явление.

— Чег-о-о? — удивленно и немного брезгливо протянул полковник. — Ладно, иди работай. Будет возможность, еще кого-нибудь пришлю.

— Ну, я не прощаюсь, Константин Николаевич, — без задней мысли сказал Валерка, направляясь к двери.

— Да уж… С тобой, пожалуй, мне еще не скоро попрощаться придется, — горько ухмыльнулся Еременко.

Дверь за Валеркой закрылась. Полковник подошел к окну кабинета и чуть раздвинул жалюзи. Глянув на ворота отделения, он аж присвистнул, с чувством выругавшись уже в который раз за это утро. Набрал дежурного.

— Ты мне когда про журналистов говорил, их там сколько было? Одна машина? «Москва ТВ»? Понял. — Он швырнул трубку на аппарат, отчего тот обиженно звякнул.