Песнь серафимов - Энн Райс Страница 7

— Все должно выглядеть как смерть от сердечного приступа, — сказал шеф. — Никаких записок с объяснениями, просто ликвидация. Оставь все сотовые телефоны и компьютеры. Оставь все как есть, только убедись, что он мертв. Разумеется, женщина не должна тебя увидеть. Уничтожив ее, ты уничтожишь прикрытие. Эта женщина — дорогая шлюха.

— Что он делает с ней в номере для новобрачных? — спросил я. Ведь люкс «Амистад» был номером для новобрачных.

— Она хочет выйти замуж. Пыталась сделать это в Вегасе — не получилось, теперь собирается осуществить задуманное в церкви этой безумной гостиницы, куда люди приезжают, чтобы пожениться. Она своего рода достопримечательность, эта гостиница. Тебе не составит труда разыскать банкира и найти номер для новобрачных. Люкс расположен под куполом, крытым черепицей. Ты заметишь его с улицы, когда будешь изучать местность. Ты знаешь, что делать.

«Ты знаешь, что делать».

Это значит, надо замаскироваться, найти способ приближения к объекту, выбрать яд для шприца и уйти тем же способом, каким вошел.

— Вот что мне известно, — сказал шеф. — Мужчина остается в номере, женщина выходит за покупками. Точно так же, как было в Вегасе. Она выходит около десяти утра, но сначала часа полтора орет на него. Возможно, она где-нибудь задержится на обед. Может, выпьет, но ты на это не рассчитывай. Входи, как только она покинет номер. У него будут включены два компьютера и, возможно, два сотовых. Отработай все четко. Помни: сердечный приступ. Не имеет значения, отключится оборудование или нет.

— Я могу скачать данные с телефонов и компьютеров, — предложил я.

Я гордился своим умением делать это или, по крайней мере, демонтировать до последнего винтика любые устройства с полезной для меня информацией. Это было моей визитной карточкой, когда десять лет назад я познакомился с Хорошим Парнем — это, да еще ошеломляющая безжалостность. Тогда мне было восемнадцать. Я сам не понимал, насколько я безжалостен.

Теперь я с этим жил.

— Слишком легко отследить, — отозвался шеф. — Тогда будет понятно, что это убийство. Я не могу такого допустить. Оставь все как есть, Счастливчик. Делай, как я говорю. Он банкир. Если у тебя ничего не получится, он сядет в самолет до Цюриха, и мы останемся с носом.

Я не ответил.

Иногда мы оставляли записку, а иногда приходили и уходили по-кошачьи беззвучно, и на этот раз предстоит действовать именно так.

Возможно, это благословение, подумал я. Никто не будет говорить об убийстве там, где я находил успокоение и почти воспарял над землей.

Он рассмеялся знакомым смехом.

— Ну что? Ни о чем меня не спросишь?

А я сказал, как обычно:

— Нет.

Он имел в виду, что я никогда не интересовался, почему он просит меня убить кого-то. Мне было безразлично, кто моя жертва. Я не удосуживался узнать его имя.

Меня волновало одно: он хочет, чтобы дело было сделано.

Однако он постоянно задавал этот вопрос, и я постоянно отвечал «нет». Русские, отмывающие деньги банкиры — привычный антураж, но не мотив. Мы играли с ним в эту игру с самого первого вечера, когда я познакомился с ним — или продался ему, или предложил ему свои услуги, если что-нибудь из перечисленного может описать тот удивительный поворот событий.

— Никаких телохранителей, никаких помощников, — продолжал он. — Он там один. Если кто-нибудь все-таки окажется рядом, ты знаешь, как поступить. Знаешь, что делать.

— Уже думаю об этом. Не беспокойтесь.

Он отключился, не попрощавшись.

Все это было мне отвратительно. Все это было неправильно. Только не надо смеяться. Я не говорю, что остальные убийства, совершенные мной, были правильными. Но в этом деле было нечто, угрожающее нарушить равновесие, опрокинуть что-то важное.

Вдруг я никогда не смогу вернуться туда и мирно уснуть под гостиничным куполом? Похоже, именно так и случится. Светлоглазый молодой человек, время от времени приносивший с собой лютню, больше никогда не появится в «Миссион-инн», больше не будет оставлять двадцатидолларовые бумажки на чай и приветливо всем улыбаться.

Потому что другая сторона этого молодого человека, скрытая под гримом, совершит убийство в самом сердце целой мечты.

Внезапно мне показалось глупым то, что я позволял себе быть там самим собой, что я тихонько играл на лютне под куполом башни, лежал на кровати, рассматривая вознесенный над головой балдахин, и часами глядел на небесно-голубой потолок.

После всего, что со мной произошло, лютня оставалась путеводной нитью, ведущей к тому мальчику из Нового Орлеана. Вдруг какой-нибудь добросердечный родственник до сих пор разыскивает его? У меня когда-то имелись добросердечные родственники, я когда-то любил их. А музыканты, играющие на лютне, встречаются редко.

Может быть, пора взорвать бомбу, пока это не сделал кто-то другой.

Никаких ошибок, нет.

Стоило играть на лютне в том номере, мягко перебирать струны, исполнять давно любимые мелодии.

Сколько людей знают, что такое лютня, на что похож ее звук? Наверное, многие видели лютни на картинах эпохи Возрождения, но даже не подозревают, что эти инструменты существуют и в наше время. Для меня это было не важно. Я любил играть в люксе «Амистад», и мне было все равно, услышит ли, увидит ли меня кто-нибудь из обслуги. Я очень любил играть там, как любил играть на черном рояле во «Временах года» в Беверли-Хиллз. Кажется, в своей квартире я не сыграл ни ноты. Не знаю почему. Я смотрел на лютню и думал об ангелах с лютнями на ярко раскрашенных рождественских открытках. Я думал об игрушечных ангелах на ветвях рождественской елки.

«Ангел Господень, мой ангел-хранитель…»

Месяца два назад в гостинице «Миссион-инн» я подобрал к этой старой молитве мелодию, совершенно в духе Возрождения, в высшей степени привязчивую. Только я был единственным, к кому она привязалась.

И вот теперь я должен придумать маскарад, чтобы одурачить людей, видевших меня много раз. Шеф говорит, что сделать это надо прямо сейчас — ведь та девица может уговорить банкира жениться на ней уже завтра. «Миссион-инн» творит и не такие чудеса.