Во власти черных птиц - Кэт Уинтерс Страница 65

– Вот так. Сейчас ты согреешься.

– Kalt ^[12].

– Что? – не поняла я.

– Kalt.

– Тетя Эва, я не понимаю, что ты говоришь.

– Eiskalt ^[13].

– Ты говоришь по-немецки?

– Не говори по-немецки, Мэри Шелли, – прошептала она, преодолевая озноб. – Тебя арестуют. Gefängnis ^[14].

– Мне нужно найти ножи. Где этот чертов футляр? – Я рылась в коробках и обуви под кроватью. – Вот он. Черт, я вижу, ты очень надежно хотела их спрятать.

Я щелкнула замком изящного кожаного футляра.

Ножи и ножницы лежали вокруг изготовленного из вишневого дерева корпуса скрипки. Я схватила большой нож, случайно зацепив одну из струн, и вернулась вниз, подгоняемая страхом не успеть и даже не чувствуя усталости от столь раннего подъема.

Я торопливо крошила золотистые луковицы, стараясь не отрубить себе большой палец. Сунув немного лука себе в рот, я высасывала из него жгучий сок, чтобы не позволить собственному телу сдаться на милость болезни. Слезы застилали мне глаза.

– Минуточку… Зачем я его режу? – Я выплюнула лук изо рта. – Тетю нужно в него погрузить. Бред какой-то. Что же мне делать?

Я мерила кухню шагами, теребя волосы с такой силой, что у меня начала саднить кожа головы.

– Ладно… Из уже нарезанных луковиц я сделаю суп и сироп, а остальные разрежу пополам, чтобы сильнее пахли. Этими половинками я ее обложу в кровати. Ее ступни… Проклятье, я забыла взглянуть на ее ступни!

Я в очередной раз, запыхавшись, взлетела наверх. Откинув край всех одеял с ее ног, я упала на колени, радуясь виду ее дрожащих белых ступней.

– О, слава богу. Они не черные.

И тут же вспомнила предостережение из газет. Некоторые из жертв гриппа умирают в первые же несколько часов. Некоторым удается протянуть несколько дней, пока их не убивает воспаление легких, и помочь им невозможно, потому что их легкие заполняются удушающей жидкостью с примесью крови.

Тетя Эва зашлась в приступе жуткого хрипящего кашля. Из ее носа прямо на наволочку полилась кровь.

– Откуда столько крови? – Я промокнула ей нос платком, но кровь не останавливалась. – Изо всех сил зажми этим ноздри. Я схожу за луком. Мы должны тебя им накрыть.

Я снова бросилась бежать, и в такт топоту моих ног у меня в голове зазвучали слова из письма отца: «Человеческие существа даже в самые мрачные моменты всегда находили наибольшую силу в себе».

Эта фраза подстегнула меня, и я влетела на кухню.

Человеческие существа даже в самые мрачные моменты…

Я мощными ударами ножа рассекала луковицы.

…Всегда. Находили. Наибольшую. Силу. В себе.

Я шуршала луковой шелухой в мешочке, сделанном из подола моей ночной сорочки.

Человеческие существа даже в самые мрачные моменты всегда находили наибольшую силу в себе.

Я сбросила с тети одеяла.

– Нет! – закричала она. – Слишком холодно. Kalt! Kalt!

– Я засыплю тебя луком. Ты бы сделала для меня то же самое, и ты это знаешь.

Я положила половинки луковиц на верхнюю часть ее тела. Она лежала, поджав колени к животу, отрывисто кашляя и дрожа. Кровь снова хлынула из ее носа, на этот раз еще более мощным потоком. Я снова ее вытерла и сменила ей наволочку, которая уже через пять секунд снова была залита кровью. Я попыталась дать ей аспирин, чтобы сбить температуру, но она его вырвала.

– Надо вызвать врача.

Человеческие существа даже в самые мрачные моменты всегда находили наибольшую силу в себе.

Вернувшись на кухню, я сняла с телефона черную дубовую трубку и повернула к себе. Прошла целая вечность, прежде чем мне ответил оператор.

– Скажите номер, пожалуйста, – произнес женский голос на другом конце линии.

– Мне нужен врач.

– Какой именно врач?

– Любой врач. Моя тетя заболела гриппом, и у нее из носа не перестает идти кровь.

– Речь идет о кровопотере, угрожающей жизни?

– Я не… – Я потерла глаза. – Да, мне кажется, это опасно. Еще у нее жар и рвота. Я не могу дать ей аспирин.

– Боюсь, что большинство врачей сейчас так заняты, что не отвечают на телефонные звонки. Я попытаюсь соединить вас с диспетчером скорой помощи. Одну минуту, пожалуйста.

В трубке послышались щелчки, и я могла думать только о том, как быстро летит время. Через три минуты часы с кукушкой должны были пробить шесть утра.

Звонок принял какой-то мужчина из полицейского управления Сан-Диего. Но он сообщил мне, что придется ждать не меньше двенадцати часов, прежде чем к нам сможет приехать карета скорой помощи.

– Я слышу вой сирены прямо возле моего дома! – закричала я в микрофон. – Почему одна из этих карет не может по пути остановиться и забрать мою тетю?

– Потому что все их уже используют для перевозки других пациентов. Мы запишем ее имя и адрес и пришлем к вам машину, как только это будет возможно.

– Что, если она умрет прежде, чем это произойдет?

– В таком случае ее надо будет накрыть простыней и вынести наружу. Специальная карета скорой помощи объезжает город, собирая тела.

Я оборвала разговор, не дослушав, и прижалась лбом к острому деревянному краю аппарата.

– Этого не может быть. Это уже слишком.

Я ударила кулаком в зеленую стену. Ощущение мне так понравилось, что я продолжала ее бить, пока часы с кукушкой не соскочили с гвоздя и не разбились, упав на пол. Секундная стрелка продолжала тикать, поэтому я с силой наступила на циферблат босой ногой, а затем той же ногой швырнула их через всю кухню. Они с ужасным треском врезались в ящик со льдом.

Тиканье стихло.

Я сломала часы.

Я должна была спасать своих тетю и мертвого возлюбленного, но вместо этого я жестоко расправилась с изумительными швейцарскими часами, вручную сделанными в девятнадцатом веке одним из моих предков, жившим высоко в Альпах. В сжатой в кулак руке пульсировала боль. Стрелки часов оставили кровоподтеки на моей подошве.

Смерть отлично позабавилась за мой счет. Я тебя побеждаю, малышка. Вот видишь? Тебе меня не одолеть. Можешь даже не пытаться.

Схватив чистые тряпки, я вернулась наверх к тете Эве.

Остаток дня прошел точно так же: в безостановочной беготне вверх и вниз по лестнице с супом, чаем и холодными компрессами. Бесплодные телефонные звонки в попытке найти врачей и скорую помощь. Кровь из носа. Хриплый кашель, напоминающий последние вздохи утопающего. Проверка цвета кожи. Лук. Рвота. Проклятья, покоробившие бы моего отца. Смена одежды, когда прикосновение намокших юбок к ногам становилось невыносимым.