Ночные легенды - Джон Коннолли Страница 60

– Это он, – прошептал Дэвид. Даже в темноте было видно, как в глазах у него блестят слезы. – Он хочет, чтобы я пошел за ним в какое-то темное место, а я не хочу. Вот сейчас пойду и скажу ему, чтобы он убирался и больше никогда не приходил.

С этими словами он повернулся и выбежал из комнаты. Я вскочил с кровати и пустился за ним, призывая остановиться, но он уже сбегал вниз по лестнице. Не успел я на нее ступить, как он на звуки фортепиано влетел в гостиную, и спустя секунду послышался его резкий, запальчивый голос:

– Уходи! Оставь меня в покое, слышишь? Я с тобой не пойду. Тебе нет здесь места!

И ему ответил голос. Он сказал:

– Это место мое. А ты сделаешь так, как я тебе говорю.

Спустившись с лестницы, на стульчике возле пианино я увидел мальчика. Дэвид был прав: у него было что-то общее с Джейсоном, как будто б кто-то дал беглое описание моего безвременно ушедшего сына, и на этой основе возник не вполне точный, смазанный портрет. Но все хорошее, что было в Джейсоне, вся его яркость из этого образа ушла. Передо мной была лишь оболочка мальчика, который когда-то был моим, и в ней шевелилось что-то темное. На нем была такая же желтая майка и шорты, что на Джейсоне в день его смерти, но только они не вполне ему подходили. Они как-то несуразно облипали его и были перемазаны грязью и кровью.

А голос не был голосом ребенка. Мальчик говорил голосом мужчины, низким и угрожающим. В устах такой небольшой хрупкой фигурки он звучал непристойно.

– Сыграй со мной, Дэвид, – понуждал он. – Подойди, сядь возле меня. Помоги мне закончить эту пьеску, а я тебе потом покажу мое особое, темное место. Ну-ка делай, как я тебе говорю. Иди ко мне, и мы будем играть вместе, и уже никогда больше не расстанемся.

Я ступил в комнату, и ребенок посмотрел на меня. При этом он изменился – как будто тем, что отвлек, я сбил его сосредоточенность. Он больше не был мальчиком, да и человеком тоже. Там в углу сидело что-то старое, сгорбленное и трухлявое, с плешивым черепом и морщинистой землистой кожей. Обрывки темного костюма висели на остатках тела лохмотьями, а глаза были черны как ночь и зловеще похотливы. Вот оно поднесло к своим губам костлявые пальцы и лизнуло их кончики.

– Это мое место, – повторило оно. – Ко мне идут дети. «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне…» ^[17].

Я сгреб Дэвида и упихнул его за себя, в коридор. Он испуганно выл.

Умертвие скалилось мне улыбкой; оглаживая себя ладонями, оно будто прихорашивалось. Тут я понял, что делать.

У входа в коридор стояла кувалда. Ее там оставил Харрис вместе с другими инструментами, которые собирался забрать погодя. Я потянулся к ней, не сводя глаз с умертвия на круглом стульчике. Видение уже истаивало, когда я сделал первый замах; оголовок молота прошел сквозь него и грянул по фортепиано. Я лупил по звонко гудящему дереву и слоновой кости, опять и опять, с криками и воплями. Махал кувалдой до тех пор, пока инструмент не превратился в груду обломков. После этого я выволок их из дома и поджег на темном дворе. Сжигать их мне помогал Дэвид. Мы стояли рядом и смотрели, как обугленное дерево обращается в золу и пепел.

И на миг мне показалось, что в пламени, трепещущем словно птица-подранок, виднеется фигура человека в темном костюме. Мучительно извиваясь, она сгорала в ночном воздухе, пока ее наконец не рассеял ветер.

***

Теперь кошмары мучают меня, и я лежу без сна, вслушиваясь в неживой сумрак ночи. Тишину я ненавижу, но еще более я ненавижу и боюсь того, что может ее нарушить. В сновидениях мне видится существо в изорванном костюме; я смотрю, как оно заманивает в темные места детишек, и при этом слышу звуки ноктюрнов. Я взываю к детям, пытаюсь их остановить. Иногда со мной находится Фрэнк Харрис, потому что эти сны снятся нам обоим, и мы пытаемся предостеречь тех, кто еще мал. В основном они нас слушаются, но иногда под звуки клавиш маленький мальчик предлагает им поиграть в игру.

И дети следуют за ним во тьму.