Прикосновение - Фрэнсис Пол Вилсон Страница 60

— Тебя могли убить.

— Но я жив и я здесь. И я хочу быть с тобой, Сильвия. Если ты позволишь, я останусь здесь — на сегодняшнюю ночь и на все последующие ночи. Но на сегодняшнюю ночь — в особенности.

После длительного молчания она высвободила свои руки и обвила их вокруг его шеи.

— В особенности на сегодняшнюю ночь? — спросила она тихонько.

— Да. Я уже не смогу вернуться в прошлое.

Он терпеливо переждал еще одну продолжительную паузу. Наконец Сильвия подняла лицо.

— И я тоже.

Он поцеловал ее. Она ответила ему тем же, а затем закинула руки ему за шею. Алан прижал ее к себе, чувствуя, как в нем разгорается то прежнее чувство, которое так долго спало в нем — настолько долго, что он уже и забыл о его существовании. Он распахнул ее халат, она расстегнула рубашку у него натруди, и их горячие тела соприкоснулись. Вскоре одежда была сброшена на пол, и Алан повел Сильвию к дивану, поглаживая пальцами ее тело, целуя его. Наконец-то они вместе, тесно прижавшись друг к другу, время от времени озаряемые вспышками молнии...

* * *

— Боже! Так вот каково это! — промолвил он, когда они отдышались и, обнявшись, улеглись рядом.

— Ты хочешь сказать, что у тебя этого так давно не было, что ты все успел позабыть? — спросила, смеясь, Сильвия.

Ей показалось, что он улыбается в темноте.

— Да. Мне кажется, прошла вечность с тех пор, когда я в последний раз испытывал нечто подобное. Я так долго ограничивался одними только движениями, что совершенно забыл, что такое страсть. Я имею в виду настоящую страсть. Это великолепно! Это похоже на очищение — как будто тебя пропустили через стиральную машину и повесили сохнуть.

Гроза на улице давно утихла. Молнии еще вспыхивали, но уже не так ярко, и интервалы между молнией и громом становились все более продолжительными.

Алан встал и подошел к окну. Ему нравилась гроза.

— Знаешь, ты вторая женщина, с которой я занимался любовью.

Сильвия была поражена:

— Неужели?

— Да.

— Но у тебя ведь было много возможностей.

— Я думаю, да. Во всяком случае, было немало предложений. Я не знаю, какие из них были серьезными. — Она заметила, как его голова повернулась в ее сторону. — Только одна из претенденток по-настоящему привлекала меня.

— И ты все же не сблизился с ней.

— Но не потому, что она недостаточно привлекала меня.

— А потому, что ты был женат.

— Да. Я был верным мужем. Который, впрочем, изменял ежедневно.

Это высказывание удивило Сильвию.

— Я тебя не понимаю.

— Моей вечной любовницей была врачебная практика, — ответил он тихим голосом, как будто разговаривая сам с собой. — Она и была моей первой любовью. Джинни пришлось довольствоваться тем, что осталось. Для того чтобы быть таким мужем, который ей нужен, я не должен был стать таким врачом, каким мне хотелось бы. И я сделал выбор. Хотя и бессознательно. Раньше я никогда этого не понимал. Но теперь, когда нет Джинни и нет врачебной практики, все стало для меня ясным как Божий день. Слишком часто мои мысли блуждали вдали от семейного очага. Я обманывал Джинни каждый день и каждый час.

«Не хочет ли он отпугнуть меня?» — подумала Сильвия.

— И теперь, когда все это исчезло, я чувствую, что свободен для того, чтобы быть с тобой, и сейчас это самое главное для меня.

Услышав эти слова, Сильвия почувствовала, что ее вновь захлестнуло прежнее чувство.

— Иди сюда, — прошептала она, но Алан не расслышал. Тогда она решила дать ему выговориться, понимая, что это ему необходимо. Кроме того, ей и самой было интересно услышать то, что он хочет сказать.

— Я говорю то, что чувствую. Я уже не помню, когда я в последний раз открывался перед кем бы то ни было. Долгое время я чувствовал себя потерянным. С детских лет я хотел стать врачом. И знаешь почему? Ради денег и престижа.

— Я не верю этому!

— По правде сказать, сначала я хотел стать рок-звездой, но быстро обнаружил, что у меня нет музыкальных способностей. Тогда я остановил свой выбор на медицине. — Алан рассмеялся. — Нет, серьезно — что меня привлекало, так это деньги и престиж. Именно это было важнее всего для парня из Бруклина во время учебы.

— Что же изменило твои убеждения?

— Сущая малость. Не то чтобы я вдруг отверг все материальные блага и сменил их на рубище и прах. Просто время шло, и я менялся. Это случилось в начале моей врачебной практики, когда я впервые встретился с пациентами и осознал, что передо мной не просто истории болезни, а живые люди. Так или иначе, я достиг и той и другой цели: престиж пришел сам собой, когда я получил степень доктора медицины, а вместе с ним пришли и деньги. Как говорил нам один из наших преподавателей: «Заботьтесь о своих пациентах, и вам не придется беспокоиться о бухгалтерии». Он оказался прав.

Итак, я решил, что стану самым лучшим врачом в мире. А когда я занялся врачебной практикой, моей повседневной заботой стало стремление быть первоклассным врачом. Но теперь я вообще никакой не врач. Я всего лишь инструмент. Я превратился в нечто вроде естественной лечебной машины. Может быть, настало время положить всему этому конец. — Он вновь рассмеялся. — Знаешь, мы с Тони решили, что когда юридические джунгли окажутся чересчур непроходимыми и политики добьются того, что потребуется двадцать минут возни с бумагами на каждые десять минут общения с пациентом, мы бросим все это к чертям и откроем пиццерию. — Он наконец отвернулся от окна. — Да, кстати, о пицце, я проголодался. Нет ли у вас чего-нибудь поесть, мадам?

Сильвия вновь заговорила своим насмешливым голосом:

— Разумеется, дорогой. Разве ты не помнишь? Ты же уже...

— Еды, мадам. Дайте поесть!

— Ах это. Пойдем.

Когда они оделись, Сильвия взяла его за руку и повела в кухню. Она искала в ящике фонарик, когда вдруг сам собой зажегся свет.

— Есть что-нибудь? — спросил Алан, заглядывая из-за ее плеча в холодильник.

В холодильнике почти ничего не было: поскольку Сильвия отвезла Джеффи в Фонд, она не ходила сегодня в магазин.

— Ничего, кроме сосисок.

— О Боже мой. Что говорил по этому поводу доктор Фрейд?

— Он говорил — либо ешь сосиски, либо ходи голодным.

— Во время бури любой порт хорош. Засунь их в микроволновую печь, и вскоре мы получим полуфабрикат в одеяле.

— Это ужасно!

— Все же не хуже, чем бифштекс, съеденный мною вчера. Я сам его готовил — по вкусу и консистенции он напоминал подошву. — Алан скорчил гримасу отвращения. — Ужас!

Прижавшись к нему, Сильвия засмеялась. Это была та, потаенная, сторона личности Алана, о существовании которой она раньше и не подозревала. Эти мальчишеские черты... Кто бы мог предположить, что этот целиком поглощенный своей работой доктор способен быть таким очаровательным, остроумным и веселым? Веселым?!