Ходячие мертвецы. Вторжение - Роберт Киркман Страница 6

Церковные гимны в растрескавшихся переплетах, словно мертвые птицы, лежали открытыми перед каждым пленником часовни. Кусочки пищи – части сбитых на дороге животных и неопределимые человеческие останки – были разбросаны на скамьях возле каждого существа. Свечи все еще горели на скромном маленьком алтаре. Откуда-то доносилось гудение включенного микрофона. В воздухе пахло разложением и едкой дезинфекцией.

Похоже на то, как если бы третья сторона все еще впустую пыталась проводить ежедневные службы.

Стивен еще успел бросить взгляд на лицо Иеремии, прежде чем полыхнул выстрел, и выражение лица проповедника ужаснуло: смесь печали, ярости, потерянности, безумия и сожалений – вид человека, противостоящего неумолимой бездне. А потом началась пальба.

Первый выстрел разнес ближайшего ходячего в облако мертвой ткани – заряд прошел сквозь череп и отколол кусочек наличника над дверью. Три следующих друг за другом выстрела прогремели в мерцающем сумраке, от чего в ушах у Стивена зазвенело, и еще три существа, которые сумели наконец освободиться от пут, упали. Уже покрытый сажей Иеремия шагнул вглубь часовни с лицом, искаженным мукой, в потеках и брызгах слизи, и принялся за остальных.

Это заняло всего несколько минут – воздух вспыхнул, словно от фейерверков, пока Иеремия шел от скамьи к скамье. Он либо разносил черепа выстрелами, либо втыкал нож в гниющие носовые впадины, прежде чем прихожане успевали щелкнуть челюстями. Стивен, спотыкаясь, подошел ближе к двери, чтобы лучше видеть, и заметил Риза сразу у входа в часовню – тот скорчился на полу и с ужасом наблюдал за происходящим.

Теперь лицо Иеремии приобрело совсем странное выражение. Он прикончил последних монстров резкими и быстрыми ударами ножа. «Моссберг» опустел – восемь зарядов из дробовика изрешетили стены позади куч дымящейся плоти. Покрытый кровью с головы до ног, с непостижимым огнем в глазах, проповедник выглядел почти прекрасным, когда расправлялся с последним ожившим трупом.

Стивен Пэмбри наблюдал за всем этим от двери, и на одну жуткую секунду ему показалось, что священник испытывал оргазм. Проповедник испустил сладострастный вздох облегчения, когда пронзил череп пожилой женщины в платье с оборками. Старуха осела на спинку скамьи. Когда-то она была чьей-то матерью, чьей-то соседкой. Может быть, она когда-то пекла печенье для внуков, подавала свой фирменный хлебный пудинг на вечеринках с мороженым и похоронила любимого сорокасемилетнего мужа на кладбище, обсаженном кудзу ^[7], за домом пастора.

Проповедник остановился, чтобы перевести дыхание. Глядя на женщину, он начал тихо молиться. Его голова склонилась, а губы задвигались, когда он вдруг резко прекратил молитву и посмотрел наверх, сузив глаза. Склонил голову набок и прислушался к чему-то в другой части здания. Наконец он вперил взгляд в Риза и тихо произнес:

– Ты это слышишь?

Риз ухитрился медленно покачать головой.

Проповедник посмотрел вверх на ограждение клироса в двадцати футах над ними. Он потянулся к своему ножу и вытащил заляпанное кровью оружие из ножен у пояса. После чего дал знак своим людям следовать за ним.

Они нашли женщину в туалете на втором этаже, куда вел узкий проход прямо из клироса. Полная афроамериканка в грязном траурном платье, изношенных старых теннисках и с сеточкой для волос скорчилась внутри кабинки и дрожала от ужаса, когда мужчины зашли в дамскую комнату. Иеремия пинком распахнул дверь кабинки и увидел огромную женскую задницу, торчащую из-за унитаза.

– Выбирайся-ка оттуда, мэм, – тихо, но твердо произнес проповедник, словно обращался к домашнему животному.

Женщина извернулась и ткнула ему в лицо маленьким полицейским револьвером тридцать восьмого калибра.

– Отвали, засранец! Я выстрелю, клянусь!

– Воу! ВОУ! – Иеремия поднял обе руки, и его брови так же поползли вверх, тем временем Риз и Стивен зашли в комнату с оружием наготове. – Давай передохнем… Хорошо… у нас нет никаких причин устраивать перестрелки в духе корраля «О’Кей» ^[8].

– Эти люди внизу, – сказала женщина, но оборвала саму себя, а на лице ее появилась нерешительность. Пистолет опустился. Она обмякла, и единственная слеза проложила дорожку по ее серо-коричневой пухлой щеке. – Эти люди… они были… они были моей семьей… они были со мной в хоре, и они… им нужно было уйти… я знаю… у меня просто не хватало духа.

Иеремия убрал нож обратно в сапог, в скрытые ножны, и опустился рядом с ней на колени.

– Вдохни поглубже, сестра.

Женщина начала всхлипывать. Она уронила пистолет. Ее голова накренилась вперед, слезы и слюна закапали в унитаз.

– О боже… боже… что за жизнь.

– Все хорошо теперь, – проповедник протянул руку, обнял ее за плечи. Риз и Стивен отошли и опустили оружие. – Все хорошо, сестра, – он мягко ее погладил. – Излей мне душу.

– Я не знаю, о чем я думала, – она всхлипнула, тряхнула головой. – Держать их там таким образом… – Слюна стекла по ее подбородку. Она вытащила носовой платок из ложбинки между грудей и вытерла лицо. – Я иногда играла им на органе… А иногда читала Библию через громкоговорители, – она шмыгнула носом и сморкнулась. – Словно от этого был какой-то прок. У меня не хватало духа положить конец их страданиям. – Она снова шмыгнула, утерла покрасневшие глаза. – Я больше не знаю, чего хочет Господь Бог.

Иеремия улыбнулся.

– Посмотри на меня, сестра. Могу я спросить, как тебя зовут?

– Норма, – она тяжело сглотнула и сквозь слезы посмотрела на него. – Норма Саттерс, сэр.

– Ты знаешь, чего Господь Бог от тебя хочет, Норма?

– Нет, сэр.

– Он хочет, чтобы ты выжила.

Она сглотнула и кивнула, потом посмотрела на него с выражением, разрывающим сердце.

– Да, сэр.

– Иди сюда, сестра.

Иеремия наклонился и обнял ее своими большими руками, а она обняла его в ответ, и какое-то время они сидели так, не двигаясь, женщина прижималась к священнику, словно ребенок, ждущий, когда забудется дурной сон.

– Пастора мы потеряли рано, – сказала женщина, еще раз отхлебывая «Мэд Дог» из бутылки без этикетки и морщась от жгучего вкуса. – Брат Мэйвелл прострелил ему голову и похоронил за ризницей.

Она сидела в задней комнате за столом, завернувшись в изношенное старое одеяло. На лице женщины было написано страдание. Бледный утренний свет просачивался сквозь щели в закрытых окнах.