Тварь 1. Графские развалины - Виктор Точинов Страница 6

– Как живой, – констатировал Стае очевидное. – Забальзамировали так уж забальзамировали.

– И мундир забальзамировали, да?! – истерично выкрикнул Лисичкин. – И ордена?

И он сделал шажок по дну траншеи – от гроба. Потом еще один.

– Сам видел – штука герметичная. Может, этот мундир только тронешь – трухой и рассыплется. Меня больше цацки интересуют… Надо понимать, в Германии, на настоящих похоронах, их бы отвинтили – и на подушечки, чин по чину…

Стас слегка нагнулся над гробом и стал разглядывать награды и знаки, комментируя вслух:

– Это эсэсман, оберштурмбанфюрер – типа подполковника по-армейскому… Но с обычным подполковником никто бы так не стал возиться. Непростая была пташка. А иконостасик интересный… Железный крест, два Рыцарских, один из них с подвесками… Золотая булавка для галстука с монограммой фюрера… Так… Знак «Пятнадцать лет в НСДАП», а выглядит мужик моложаво… А это что? А-а, висюлька за Дюнкерк, давно уже воевал. Странно, в сороковом черных эсэсманов на фронт не больно-то гоняли… Но мне особо вот этот иностранный орденок глянулся…

– Какой? – спросил Лисичкин, не делая попыток приблизиться к гробу.

– А вот… – Стас кивнул на левую сторону груди мертвеца. – Если это не рыжье с брюликами, то я ничего не понимаю в цацках. Удачно мы копнули, Лисман! При деньгах будем! А если у него еще гайки на пальцах остались… Сейчас поглядим…

Лисичкин, вовсе не интересуясь наличием у покойника перстней и прочих украшений, медленно пятился по траншее. Взгляд его не отрывался от лица трупа. Фонарь в руке Стаса двигался, и казалось, что губы мертвого эсэсовца слегка шевелятся. Как будто он пытается сдержать ехидную усмешку. Сдержать до той поры, когда резким движением сядет в гробу, и…

От Спасовского кладбища вновь донесся крик козодоя – если, конечно, это был козодой.

Колька понял, что его не влечет карьера гробокопателя. Абсолютно. Сегодняшняя ночь последняя. И денег за золото с бриллиантами ему не надо. Есть другие способы заработать.

Пинегин склонился над мертвецом, протянул руку… И упал внутрь.

Кольке показалось – за долю секунды до падения что-то метнулось к Стасу оттуда. Снизу. ИЗ ГРОБА.

Лисичкин хотел закричать – и не смог, в горле засел липкий ком – ни проглотить, ни выплюнуть. Хотел развернуться и побежать – тоже не смог, ноги словно вросли в мягкую землю.

Все произошло за считанные секунды – но для Кольки они тянулись целую вечность. Вечность Стас ворочался в гробу, нелепо дергая торчащими наружу ногами. Вечность издавал хрипящие, задавленные звуки.

А потом вечность кончилась.

Стас выпрямился, стоя в гробу на коленях.

Глотки у него не стало. Просто не стало – рваная дыра, мешанина из кровавых ошметков. Кровь тугими толчками выплескивалась из разорванной артерии. Грудь Стаса бурно вздымалась, рот раскрывался широко, как при истошном паническом вопле – но звуков не было. Лишь в такт немым крикам из кровавого провала горла вылетали алые капельки.

Затем Стас тяжело рухнул обратно. В гроб.

Тогда Лисичкин заорал. И побежал.

Он несся по траншее – быстро, неимоверно быстро. Несмолкающий вопль Кольки рвал на части ночную тишину – и больше ничего он не слышал. Сейчас, сейчас проклятая траншея кончится, он кубарем скатится по обрыву, и так же стремительно понесется вверх, к людям. К живым людям.

Хрусткий удар в затылок швырнул Лисичкина вперед. Он рухнул, ударился лицом о землю – и та раздалась, расступилась, приняла его в себя, он погружался глубже и глубже, странно, но залепленные суглинком глаза все видели – вокруг белели мертвые кости, много костей, черепа глумливо скалились его появлению, в их глазницах копошились мерзкие скользкие черви, а между ребер болтались заветные солдатские медальоны; вот же она, захоронка! – зачем-то обрадовался Колька, проваливаясь ниже, в совсем непроглядную черноту…

Потом не стало ничего. Даже темноты.