Видение - Дин Кунц Страница 58

Ему не позволяют держать летучих мышей в доме. Они грязные. Папа сказал ему, чтобы он выбросил их.

Он взял это существо несколько по-другому. И летучая мышь захлопала крыльями, скорее, подчиняясь ему... Он держит ее обеими руками... Но крылья свободны....

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Он держит летучую мышь у меня над головой... Затем медленно, дюйм за дюймом, опускает, пока ее фосфоресцирующие глаза не оказываются на уровне моих глаз и не смотрят прямо на меня... Пока я не умоляю отпустить меня... Прошу забрать мышь и запереть ее в ящик... Пока ее крылья, похожие на мембрану, меня не заденут... Пока эти крылья не станут бить меня по лицу все сильнее, издавая звук хлопающей кожи.

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Когда раскаты грома прокатились над портом, Мэри ощутила, будто волна какой-то осязаемой субстанции прошла через нее. И каждый новый раскат грома вызывал ответный удар глубоко внутри нее.

Прошлое и настоящее представляли собой две бездонные пещеры ужасов, между которыми и над которыми она шла по тонкой нити самоконтроля. Ей потребовалось все ее внимание и сила воли, чтобы сохранять спокойствие по мере того, как память обрушивала на нее все новые и новые воспоминания. Она даже была не в состоянии начать с Аланом разговор. Она не находила в себе силы подобрать нужные слова.

Не выключая фонарика, Алан положил его на пол, направив в стену, где дождь не достигал площадки. Ружье свисало с его левого плеча. Он освободил ремень и поставил ружье на пол.

В руках он по-прежнему держал огромный нож.

Подняв фонарик, он направил его свет в пустоту конусообразной крыши.

— Посмотри, Мэри! Посмотри вверх. Давай, вперед! Ты должна это видеть! Смотри!

Она посмотрела — и ей захотелось отшатнуться от увиденного. Но она уже была прижата к низкой стенке, и бежать было некуда.

— Они не все здесь сейчас, — сказал Алан. — Часть из них, конечно, улетела охотиться. Но большая часть осталась сегодня вечером здесь. Они чувствуют приближение дождя. Видишь их, Мэри? Видишь летучих мышей?

Мне шесть лет. Я распростерта на полу. Алан обеими руками держит летучую мышь у меня над головой. Он засовывает ее мне между ног, под платье. Она пищит. Я рыдаю, умоляю его. Алан задирает мне платье. Он покрылся потом. Лицо его бледно. Губы искривились. Он не похож: на девятилетнего мальчика. Он действительно похож: на демона.

Кончики крыльев летучей мыши касаются моего тела.

Щекотно... После этого больно царапнуло.

И, хотя я слишком маленькая, чтобы понять загадочные побуждения моего тела, чтобы представить, сколько удовольствия и боли оно мне доставит однажды, я вся объята первобытным ужасом от одной мысли, что летучая мышь будет засунута мне в открытое место. Я считаю, что это гораздо хуже, чем само это существо, касающееся моего лица. Я кричу и брыкаюсь без видимого успеха, пытаясь оттолкнуть Алана. А крылья летучей мыши бьются в замкнутом пространстве у меня между ног. Затем я чувствую то, чего больше всего боялась, потому что Алан начинает заталкивать летучую мышь в меня. Мышь щипалась и кусалась, царапалась и зловеще кричала, сопротивляясь, но Алан все пытался засунуть ее в меня. Я закричала, и мышь тоже зловеще заухала, так что Алан с большим усилием едва удержал ее, но он опять изо всех сил стал заталкивать ее в меня, и тут боль, нечеловеческая боль, пронзила всю меня...

Воспоминания явились агонией чувств и рассудка. Она отказывалась вновь столкнуться с ними в течение двадцати четырех лет, а теперь они требовали невероятного напряжения сил. Они поразили ее, как удар тяжелого кулака. Она застонала, пытаясь сдержать приступ рвоты. Ее ноги ослабели. Она плакала.

Алан вновь положил фонарик на пол и переложил нож из левой руки в правую.

Это был нож Ричарда Лингарда.

Макс был прав: никакие не полтергейсты подобрали его. Она просто отказывалась смотреть правде в глаза, была неспособна столкнуться с этим и потому убеждала себя, что исчезновение ножа можно объяснить только действиями каких-то сверхъестественных сил.

— Я убил Макса, — сказал Алан.

Она знала, что это может быть правдой, но не хотела в это поверить. Слезы по Максу и всезастилающая печаль придут позже — если она проживет так долго, чтобы предаться грусти.

Смотровая площадка была всего в пятнадцать футов шириной. Менее чем три ярда мокрого соснового пола отделяли его от нее.

Он говорил спокойно, чуть громче шума дождя.

— Я рад, что ты пришла. Настало время закончить то, что я начал двадцать четыре года назад.

Когда спиритической доске задали вопрос, где живет убийца, ответ был «КРАСИВЫЙ ВОЗДУХ». Как она не догадалась, что это «Бел-Эйр». Как она не поняла этого? Просто она не хотела этого понять.

У их ног лучик света, рассеиваясь, создавал на стене причудливые картины, отражая его подбородок, его щеки, его нос. Поскольку освещение шло снизу, оно создавало причудливые тени на его лице, и от этого он выглядел сейчас вовсе не красивым молодым человеком, а наоборот, его лицо напомнило одну из тех ужасных масок, которые носил сатанинский доктор в одной из жестоких дикарских церемоний. Он держал перед собой нож, но не приближался к ней.

— Я знал, что ты придешь сегодня вечером. Мы так близки, Мэри. Так близки, как только могут быть близки два человека. Мы разделили с тобой кровь, и, более того, мы разделили боль. Я это совершал, а ты терпела. Боль связала нас. Боль цементирует куда сильнее, чем любовь. Любовь — это абстрактная концепция человечества, бессмысленная, несуществующая. А боль абсолютно реальна. Я знал, что мы были так близки, что я мог общаться с тобой на расстоянии, без слов. Я знал, что могу заставить тебя пойти за мной. Каждый день, начиная с понедельника, я занимался медитацией, впадал в легкий транс. Когда мое сознание прояснялось, когда я расслаблялся, я старался делать тебе мысленные посылы, представления об убийствах, которые я намеревался совершить. Я хотел привести в действие твой дар ясновидения. И это сработало. Не так ли?

Он был похож на бредящего безумца, но при этом держал себя так спокойно, говорил в таком уравновешенном тоне.

— Разве это не сработало, Мэри?

— Да.

Он был доволен.

— Я наблюдал за домом Лоу, и, когда вы там появились, я понял, что вы ищете меня.

Очень сильный порыв ветра обрушился на нее. И дождь еще сильнее забарабанил по пустой крыше.

Он сделал к ней шаг.

— Стой там! — крикнула она отрывисто.

Он послушался, но вовсе не потому, что он вдруг решил быть послушным. И, разумеется, он не боялся ее. Он остановился, потому что желал, даже безумно жаждал увидеть ее сжавшейся и униженной, и убивать ее он хотел медленно.

Если она поиграет с ним, она выиграет минуты жизни, а, может быть, и найдет возможность уйти от смерти.