Девочка с медвежьим сердцем - Фрэнсис Хардинг Страница 57

– Она не больна, – поспешно вставил он. – Иногда моя сестра заговаривается…

– Да у девчонки лицо серое, как пепел! – воскликнул главный. – Она едва на ногах держится! Извини, приятель, я не осуждаю тебя, ведь ты стараешься защитить сестру, но мы должны выполнять приказы. – Поколебавшись, он слегка нахмурился. – Ты ведь ухаживал за ней, верно? Возможно, будет лучше, если ты тоже пойдешь с нами.

– Да вы хоть понимаете, кто я? – вскинулся Джеймс. – У меня могущественные друзья, которым вы не посмеете возразить…

– У нас приказ, – повторил патрульный.

Ледяной взгляд Джеймса остановился на солдатах. Похоже, он прикидывал, как быть дальше. Или Старшие в нем решали, стоит ли прикончить весь патруль. Им это, несомненно, по силам, но последствия будут непредсказуемы.

Повернувшись, он исчез в темноте. Один солдат попытался его догнать, но вскоре сдался и вернулся.

– Мне очень жаль, мистрис, – вздохнул главный, – но мы должны отвести вас в бараки за городом. Там за вами присмотрят.

Однако говорил он не так уверенно, как ему хотелось бы.

– Я искренне надеюсь, – пробормотал доктор, – что у твоего плана имеется вторая половина.

Мейкпис вели по темным улицам Оксфорда, и девушку не оставляло чувство, что она оказалась в холодной преисподней. Зелье Квика наконец разжало клещи, но сцены, которые ей приходилось наблюдать, были словно рождены снами.

Мейкпис слишком привыкла к Гризхейзу. И пусть она ненавидела этот дом, но тишина высоких стен, созерцательно-холодная атмосфера и никем не прерываемые беседы ветра с самим собой стали частью ее сущности. Все его звуки были знакомы: она могла определить каждый скрип, звяканье или далекий голос. Здесь же все ей было неизвестно: доносившиеся откуда-то смех, лай, грохот или топот копыт были чужими, и от этого она ощущала себя неприкаянной.

Сумерки уже спустились, но все же было еще недостаточно темно для того, чтобы на улицы вышли грабители. Время от времени на фоне фиолетового неба вырисовывались величественные здания колледжей. В некоторых окнах мерцал свет. Один раз патрульный отвел ее на обочину улицы, чтобы пропустить странную процессию джентльменов с длинными, блестящими, завитыми, спускавшимися ниже пояса локонами, в дорогих одеждах с воротниками из тонких, как паутина, кружев, с бантами на туфлях, плюмажами из страусовых перьев на шляпах. Они устроили настоящий спектакль, танцуя на грязных, скользких булыжниках улицы. За ними тащились музыканты, игравшие на флейтах и гитарах. Позади хихикала компания дам в масках и плащах с капюшонами – обычной одежде куртизанок.

Мейкпис сознавала, что это живые мужчины и женщины, но в них было нечто фантасмагорическое, перед ней словно проходил парад оживших скелетов, которых она иногда видела на надгробиях. Даже одолеваемый несчастьями и болезнью двор был исполнен решимости быть настоящим двором. Глупым, развратным, роскошным и дерзким.

У городских ворот патрульный обменялся несколькими словами с часовыми. Те распахнули ворота, и в лицо ударил холодный ветер. Над ними расстилалось широкое неумолимое небо. Земляные укрепления казались еще более огромными в угасающем свете.

Несмотря на холодный ночной воздух и ощущение, что на нее пристально взирает темнеющее небо, Мейкпис ощутила легкое облегчение. Она только сейчас осознала, что Оксфорд стал для нее чем-то вроде ловушки. Она и без того слишком много времени провела в древних стенах, подобно заключенной.

Широкая дорога впереди вела к реке, и Мейкпис видела мягкое сияние фонарей охранных постов на мосту. Отвернув голову от заманчивого зрелища, она вгляделась в темные поля справа и часто заморгала, призывая ночное зрение.

«Медведь, мне нужны твои глаза. Мне нужен твой нос. Мне нужны твоя ночная сообразительность и лесная мудрость».

– Я провожу вас к баракам, – сказал старший патрульный. – Вам понадобится фонарь, чтобы не споткнуться.

– Спасибо, – спокойно ответила Мейкпис. – Но я ни в чем таком не нуждаюсь.

И прежде чем сопровождающие успели опомниться, она прыгнула из маленького озерца света в океан мрака и помчалась по мягким, предательски рыхлым земляным комьям. Патрульные окликнули ее, но не стали преследовать. Разве они могли гоняться в потерянном городе за каждой потерянной душой, которой захотелось стать еще более потерянной?