Двери в полночь - Дина Оттом Страница 57

— Кстати, на этот раз у меня все-таки есть деньги, — попыталась пошутить я, вытаскивая из карманов три сотенные бумажки, но он только замахал на меня руками:

— Такую девушку отвезти — одно удовольствие, — он снова покраснел, — сколько времени-то прошло?

— Полгода, — я торопливо отстегивала ремень безопасности, надеясь как можно скорее смыться из этой машины. Обстановка перестала мне нравиться.

— Ну что, до встречи через полгода, — он улыбнулся. И когда я уже захлопнула дверь, прыгнув в ледяную жижу у поребрика, добавил: — И все-таки вы изменились.

Родной двор быстро напомнил о моем прошлом приключении. Даже стало забавно — теперь я смогла бы справиться с ними и сама, без чужой помощи. Ежась от холода, я быстро пошла наискосок, поглядывая по сторонам, — мне даже хотелось, чтобы кто-нибудь попытался на меня напасть, — обида на Шефа бурлила во мне, да и новые умения хотелось проверить не на груше в зале, а на живом человеке, но двор был пуст. Стихший в бетонной коробке ветер едва шевелил ветки наших чахлых деревцев и какие-то извечные мусорные пакеты.

Странное это ощущение — возвращаться в дом, который уже не твой. Вроде бы все как раньше: и выщербина на двери лифта, и «Дима-лох» на стене, — все такое же, каким я видела это несколько лет подряд. И все же неуловимо другое. Я на мгновение вспомнила расторопного Ипполита, ковровую дорожку и незаметную прислугу — и мне стало почти грустно от того, что жизнь бывает такой разной.

Впервые за много лет домой мне пришлось звонить — ключи я забыла в Институте — это оказалось довольно странно. Я будто пришла не к себе домой, а в гости. Торопливые шаги, щелканье замка…

— Привет… — Мама смотрела на меня поверх очков, и ее губы сами собой расплылись в улыбке. — Проходи.

Я улыбнулась, прошла внутрь и с облегчением скинула мокрые сапоги.

— Как хорошо дома!

Наша маленькая прихожая с вечной стопкой книг «на выброс» у двери, и вешалка с давно не нужными пальто, и даже оторванный угол обоев, который я помню уже лет 7,— все было таким родным и своим!

— Кофе будешь? — крикнула мама из кухни, пока я пыталась найти под вешалкой свой старые тапочки. Каждая мелочь вызывала в душе волну тепла — я дома.

— Ага! — Пройдя в темную кухню (мама не любила вечерами включать полный свет), я по привычке втянула воздух: запах кофе, чуть-чуть старыми книгами от стоящего рядом шкафа, едва уловимая нотка табака… Запахи дома.

Вот странное дело. У меня дома все сверкает и блещет, у половины вещей я даже не знаю назначения. А тут все старенькое, обветшалое, и вроде бы всему пора на помойку, но какое удивительное ощущение уюта оно создает! Я медленно провела рукой по скатерти на столе и улыбнулась.

— Ты чего? — Мама поставила передо мной высокую кружку с дымящимся кофе. — Странная какая-то…

— Да так, — я засмеялась, привычно перекидывая волосы на одну сторону, — что-то на лирику потянуло.

— Бывает, — она прихлебнула кофе из своей извечной высокой чашки, сто лет назад привезенной единственной подругой откуда-то из Чехии.

Некоторое время я просто пила кофе большими глотками, то и дело обжигаясь и морщась. Мама пристально меня разглядывала, чуть хмурясь.

— Сколько мы не виделись? — В ее голосе не было и намека на обиду, но мне вдруг стало стыдно.

— Ну, — я отставила кружку и прислонилась спиной к стене, — месяца три, наверное…

— У тебя волосы потемнели.

Я удивленно взглянула на маму.

— И лицо стало уже. И бледнее. Много работаешь? — Я кивнула. — И вообще… Ну-ка встань.

Я послушно выбралась из угла и встала во весь рост, стараясь не сутулиться и обеспокоенно поглядывая то на себя, то на нее. Мама закусила прядь волос, как всегда делала в задумчивости, и промеряла меня взглядом сантиметр за сантиметром. Через пять минут этой молчаливой пытки я не выдержала:

— Мам, ну что такое?! Скажи уже!

Она молча встала, зажгла люстру и подтолкнула меня к зеркалу в шкафу:

— Чирик, ты изменилась.

Не могу сказать, чтобы я прямо не видела себя вообще все это время. Видела, конечно, — бегом, опаздывая на работу, только проверить, не на левую ли сторону рубашка, чистые ли джинсы. Волосы не дыбом — и ладно, побежали. Вся моя жизнь последние месяцы выражалась в одном простом слове: «бегом». Мне некогда было себя разглядывать.

Я себя не узнала. Я привыкла видеть в зеркале плотноватую девушку с серыми волосами и серыми глазами, с болезненно-желтоватой кожей и неловкими движениями, будто навсегда застрявшую в переходном возрасте, когда всех частей тела слишком много.

Сейчас передо мной стоял кто-то совсем другой. Оказывается, я похудела — это было первое, что бросилось в глаза. Обычно в отражении зеркала я видела меньший кусок комнаты, чем сейчас. Прикидывая на глаз, я с 48-го размера одежды перешла на 42-й или даже 40-й. Кажется, я даже стала чуть ниже ростом. Но это были мелочи. Мое лицо, мои волосы, глаза — все это изменилось. Обсыхая в машине, я стянула с волос «резинку», и сейчас они рассыпались по плечам, немного вьющиеся и совершенно черные — как у мамы. Кожа была бледной, но не того болезненного оттенка, к которому я привыкла, а скорее молочной, почти вампирьей. Но больше всего меня поразили глаза. Они стали черными. Настолько, что я не могла различить зрачок, сколько ни вглядывалась. И еще они стали больше. Я долго разглядывала новую себя, пытаясь понять и принять, что эта девушка в зеркале — я.

Еще год назад я бы почку отдала, чтобы выглядеть так. А теперь все это мне предоставляется просто так, даже не за «спасибо»! Стало понятно, почему с меня постоянно сваливалась одежда: если я так стремительно худела, то она просто не успевала быть мне впору.

— Ой… — Я медленно отползла от зеркала к стене и сползла по ней на пол. — Что-то у меня голова закружилась…

— Хосспади! — Мама подхватила меня под руку и тихонько поставила на ноги. — А легкая ты какая!

Я уже открыла рот сказать: «Это потому, что у меня кости полые», — но вовремя закрыла.

Она усадила меня на стул и сунула под нос нашатырь. Резкий запах опалил носоглотку, я закашлялась, на глазах выступили слезы, зато перестала кружиться голова, и туман в ней рассеялся. Мама внимательно смотрела на меня, и в ее взгляде читались сразу все вопросы обеспокоенной матери.

Я кое-как улыбнулась и отодвинула бутылку:

— Убери эту гадость! Я сейчас от нее в обморок упаду!

Бутылку она отставила, но взгляд не смягчился.

— Чирик, что с тобой происходит?

— Мам, — я подняла на нее страдальческие глаза, — если бы я только могла тебе сказать…

Минуту мы играли в гляделки: она — в требовательные, я — в несчастные.

— Ладно, — она сдалась и, хлопнув ладонью по столу, кивнула в сторону балкона: — Пошли покурим. Расскажешь, что можешь.