Вторжение - Дин Кунц Страница 57

А кроме того, оба туалета никак не могли вместить сорок человек. Молли полагала, что найдет их не в разных местах, а в одном, живыми или мертвыми.

И в этот момент ей пришлось признать, что она находится в некой неподвижной точке вращающегося мира, где прошлое неразрывно с будущим.

В своей прежней жизни она не хотела этого знать, всегда жила в будущем, сосредоточивалась только на нем, но теперь наконец-то поняла реальные условия существования человечества: танец жизни исполнялся не вчера и не завтра, а только здесь и сейчас, в неподвижной точке, которая именовалась настоящим. Истина эта была простой, самоочевидной, но трудной для осознания, потому что мы идеализируем прошлое и наслаждаемся им, а настоящее только терпим и, бодрствуя, грезим о будущем.

Прожитые Молли годы были историей ее души, не поддающейся изменениям. А то, что она собиралась сделать в будущем, теряло всякий смысл и значимость, если бы ей не удалось правильно распорядиться текущим моментом, если бы она допустила ошибку здесь и сейчас, не поступила мудро в этой неподвижной точке, где исполнялся танец жизни.

Касси. Найти Касси. Искать, искать, искать и найти Касси, чтобы зафиксировать прошлое и определить будущее.

С пистолетом, с фонарем, с опаской, Молли осторожно приблизилась к двери.

Через щель между дверью и косяком увидела шесть или восемь свечей в стеклянных подсвечниках, которые стояли на полу. Саламандры абрикосового света ползали по стенам.

Молли толкнула дверь ногой, и та повернулась на хорошо смазанных петлях.

Свет свечей, а потом и луч фонаря (с порога Молли направила его в углы комнаты) показали, что за дверью никого нет.

А вела дверь в небольшую комнату, площадью примерно двенадцать на пятнадцать футов, без единого окна, с серыми бетонными стенами. По центру комнаты в полу располагалось сливное отверстие.

Широкая стальная дверь в противоположной стене выходила, скорее всего, в проулок за таверной. Вероятно, через нее заносили ящики с пивом, вином, другими напитками, продукты и все необходимое для нормальной работы таверны, а комната служила для разгрузки доставленных товаров.

В стене по правую руку Молли увидела дверцы грузового лифта.

Второго этажа в таверне не было. На лифте доставленные товары спускали в подвал.

В стене по левую руку находилась еще одна дверь. Полуоткрытая. Логика подсказывала, что за этой дверью она нашла бы лестницу в подвал.

Между дверным проемом, в котором она стояла, и дверью в подвал луч фонаря высветил кровавый след на сером бетоне. Не реку крови, но капли, как оставшиеся в неприкосновенности, так и размазанные.

При отключенном электричестве люди не могли спуститься на лифте к тому безумию, которое ждало их внизу. То ли по принуждению, то ли по своей воле, но наверняка в ужасе, им пришлось идти в подвал по узкой лестнице, колонной по одному, голыми и окровавленными.

Холодок пробежал по ступенькам позвоночника Молли, когда она попыталась представить себе эту странную процессию и задалась вопросом, а какая варварская церемония ждала этих людей в подвале.

Обернулась, оглядела пустую таверну. В зале ничего не изменилось.

Стараясь не наступать на кровь, она миновала порог и последовала за лучом фонаря вдоль кровавого следа, совсем недавно оставленного горожанами, многие из которых были ее знакомыми.

Бронзовая ручка, когда-то блестящая, теперь потускнела от крови бесчисленных дрожащих рук, которые касались ее. Мыском Молли полностью открыла дверь.

За порогом увидела маленькую лестничную площадку, светлое дерево покрывали красные разводы. Она не решилась поставить ногу на кровь, наклонилась вперед, заглянула за дверной косяк.

Снизу тянуло холодным ветерком. Запах, который нес с собой ветерок, Молли ощутила впервые и даже не смогла его описать. Запах не мерзкий, скорее даже приятный, но какой-то будоражащий.

Короткий пролет вел еще к одной лестничной площадке, второй, поворачивающий налево, — в подвал.

Похоже, что свечи эти люди оставили в комнате для разгрузки. Потому что лестницу освещал только луч фонаря.

От мысли о том, что всем этим людям пришлось спускаться в подвал в темноте, у Молли так защемило сердце, что подогнулись колени.

«О, тьма, тьма, тьма. Все они уходят во тьму».

Последних ступенек второго пролета она видеть не могла. И подвал находился вне поля зрения, она не могла направить луч так, чтобы осветить его.

«Хотя я шагаю по долине, накрытой тенью смерти, я не убоюсь зла».

Легче сказать, чем сделать. Страх уже наполовину задушил Молли, а ведь она еще не ступила в уходящую вниз, лежащую между стенами долину.

Чтобы узнать судьбу тех, кто оставил кровавый след, чтобы узнать, где Касси (и что случилось с тремя собаками-телохранителями), Молли предстояло спуститься вниз, хотя бы на вторую лестничную площадку. А уж оттуда она могла разогнать лучом фонаря темноту подвала.

Она не знала, будет ли это проверкой ее смелости или ее мудрости. В сложившихся обстоятельствах она, возможно, поступила бы правильно, поступила бы мудро, проявив осторожность, но как трудно было, учитывая те самые обстоятельства, отличить осторожность от трусости.

Поднимающийся из подвала ветерок со странным запахом не приносил с собой ни единого звука. Ни шепота. Ни вздоха. Ни кашля. Ни слова молитвы.

Если в холодном помещении находились как минимум сорок человек, там просто не могла стоять мертвая тишина. Кто-то бы кашлял, кто-то пытался бы усесться или встать поудобнее.

И хотя грохот биения сорока сердец не мог покинуть пределов грудных клеток, конечно же, она не могла не услышать испуганного дыхания такого количества людей. Не могли они все одновременно задержать дыхание, дожидаясь, пока Молли перестанет задерживать свое.

И тем не менее в подвале царила мертвая тишина, оттуда не доносилось ни звука.

Во рту у Молли совершенно пересохло, но ей все-таки удалось вымолвить одно слово:

— Касси?

Подвал заглотнул имя, но не ответил.

Струйка ледяного пота стекла по правому виску, обогнула ухо.

Она возвысила голос, потому что прежде произнесла имя девочки почти что шепотом:

— Касси?

На этот раз ответ пришел, но не от девочки и не из подвала, а из комнаты для разгрузки, сзади.

— Я могу кусать, но не могу резать.