Рисунки на крови - Поппи З. Брайт Страница 56

Тревис Риго из прихода Сент-Тэммани, чистя свою коллекцию легкого огнестрельного оружия, произвел несколько случайных выстрелов в себя — пять раз из пяти различных стволов: дважды в левую ногу, один раз в правую голень и по одному разу в каждую руку, отстрелив себе при этом два пальца. «Я наконец продал пистолеты, — сообщил Риго, — но винтовки еще при мне, и этакая незадача не помешает мне выйти на поле в ближайший же охотничий сезон. Пропущенный сезон — что потерянная миля. Не Сумневайсъ. Красотка…»

Дорожный патруль задержал возле Чолмета автомашину со 149 ядовитыми змеями в багажнике…

Дав газете соскользнуть на пол, Эдди прикрыла усталые глаза локтем. На ней были только черные трусики-бикини. Подмышки были опушены тонкими черными волосками, которым она дала отрасти, бросив «Розовый алмаз». Она пока еще оставила серебряные колечки в сосках, но отстегнула тонкую цепочку, которая обычно их соединяла. Она ощущала запах пота на своей коже с легким привкусом лимонов и мускуса и думала о том, что вскоре, наверное, заставит себя встать и принять душ.

После ухода копов она пошла прямо в банк, а потом собрала утренние и вечерние выпуски «Таймс-Пикайюн» за вторник. Теперь, лежа на запрятанных в матрас семи тысячах долларов, она читала одну за другой все статьи, заметки и даже подписи к фотографиям в поисках каких-нибудь следов Заха. Особое внимание следовало уделять дурацким новостям, но в середине лета в Новом Орлеане всегда случалось множество всамделишных, а не выдуманных диковинных происшествий.

Но можно ли взаправду выстрелить в себя пять раз из пяти различных стволов? Эдди нахмурилась. Такое казалось ну просто невероятным.

Подобрав с пола газету, она перечитала статью — и тут ее осенило. Девичье имя матери Заха было какое-то кажун. Эдди была почти уверена, что это Риго. Прошлая псевдозаметка была подписана Джозеф кто-то там. Джозефом звали отца Заха.

Эти загадочные упоминания людей, которые четырнадцать лет непрерывно мучили и оскорбляли его, показались Эдди странными, печальными и слегка извращенными, но вот они, ничего не поделаешь. В этой невероятной заметке — весь Зах, от колкостей в адрес всегда готовых схватиться за пушку работяг до избитого слащавого патуа. «Пропущенный сезон — что потерянная миля. Не Сумневайсь. Красотка…»? Черт побери, но это-то что значит? И ошибка в последней строчке — прописная буква не к месту…

Не Сумневайсь. Красотка… Н… С… К… С… К…

Встав, она принялась перебирать книги, оставленные Захом и спецслужбами, но, разумеется, никакого дорожного атласа среди них не было. Или у Заха вообще никогда его не было, или он забрал его с собой, или Они его конфисковали, быть может, надеясь, что он отметил в нем желтым маркером маршрут своего побега. Надо было еще вчера, когда в газете появилась первая заметка Заха, раздобыть карту Северной Каролины.

Натянув обрезанные джинсы, Эдди выкопала из кучи оставленной Захом одежды черную футболку. Искусно рваный прикид с похожим на баухаусовский логотип «Полуночного солнца», ужасного готского секстета, игравшего в прошлом году по клубам квартала, а потом исчезнувшего в какой-то пустоте, предназначенной для действительно плохих групп. Эдди даже представить себе не могла, откуда у Заха взялась такая футболка, разве что он трахнул кого-то из музыкантов группы. Скорее всего так оно и было: все как один они были красивые и глупые.

Два старых верных близнеца-паразита — гнев и боль — вновь попытались червяками поднять голову. Эдди затолкала их поглубже. Не важно, кого трахал Зах. Ей приходилось с этим мириться и считать себя его другом. Если она действительно его друг, ей надо оставаться на пару шагов впереди его врагов или хотя бы попытаться это сделать.

Ежедневный ливень хлынул и прошел, от мостовых еще поднимался пар. Горы мусора у задних дверей баров и ресторанов извергали целую мешанину запахов: выдохшегося пива, гниющих овощей, рыбных костей со следами жира и кайенского перца. Она миновала огромную корзину с раковинами устриц и скользких и клейких останков самих моллюсков, и в нос ей ударила солоноватая вонь морской воды, от которой ей всегда на мгновение хотелось спросить себя, не пора ли принять ванну.

Я же собиралась под душ, прежде чем выходить, вспомнила Эдди. От меня самой, наверное, сейчас несет почти как от старой. устричной раковины. Но это не имело, значения. Никто не собирался приближаться к ней настолько, чтобы его это отвратило, а ей было о чем подумать и помимо душа.

Через несколько кварталов дальше по Шартрез находился «букинист», в который Эдди и Зах часто заглядывали вместе. Они могли проводить здесь часами, погрузившись в изысканно пыльный, сухой, притягательный аромат книг, перелистывая переплетенные в кожу тома с золотым обрезом, копаясь в стопах древних журналов и повидавших виды покетбуков, чьи углы округлились и размягчились от времени. Владелица магазина, старая креолка, курившая ароматную трубку и непрерывно читавшая, похоже, была не против, что они вот так копаются в ее залежах.

Но когда Эдди попросила атлас США, старая дама только покачала головой.

— Карты 20-х годов тебе ведь ни к чему, спору нет, красотка? Попробуй в «Букстар» у Джакса Брюэри или в новых книжных вдоль канала.

— О'кей, наверное, я так и сделаю.

Эдди повернулась уходить, но старая дама, должно быть, заметила что-то от беглеца в ее лице, поскольку, положив морщинистые пальцы на руку Эдди, остановила девушку. Кожа старухи была прохладной и как будто шелковистой, и на скрюченных артритом пальцах поблескивали три аляповатых кольца.

— А где тот красивый молодой человек, с которым ты приходила?

— Он, а… — Эдди глядела на руки старой дамы, на стопки книг на стоике. — Ему пришлось уехать из города.

— Неприятности в любви?

— Неприятности с законом.

— А-а-а-а, — печально кивнула старая дама. — Для него зажги зеленую свечу и желтую тоже. А у тебя тоже неприятности?

— Возможно.

— Для себя возьми яйцо и… Тебя допрашивали полицейские?

— Да.

— Сколько?

— Ну… — Эдди попыталась подсчитать в уме широкие синие спины и крутые серые костюмы. — Только один, — сказала она, рассудив, что агент Ковер был единственным полицейским, кто действительно ее допрашивал.

— Напиши его имя на яйце, — посоветовала старая леди, — и забрось это яйцо на крышу своего дома. Только пусть оно обязательно разобьется. Полиция не вернется.

— О'кей. — Эдди была по-настоящему благодарна. Ей сгодится любое, абсолютно любое преимущество. — Спасибо. Обязательно так и сделаю.

— Mais non. Бедный мальчик. Он так красив, так полон жизни.

— Да, — согласилась Эдди. — Он такой.

— Но, думаю, у него всегда какие-нибудь неприятности да будут. Есть одна креольская поговорка… у него le coeur comme un artichaud

Эдди порылась в памяти, вспоминая уроки французского в старших классах.