Последний приют призрака - Елена Хабарова Страница 55

– Тома, что случилось? – спросила Ольга, коснувшись дрожащими губами мембраны, но ответ она знала заранее.

– Кажется, не обошлось, – пробормотал Федор Федорович, и Ольга слабо кивнула в ответ.

Линия фронта, 1941 год

Ромашов открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, преодолевая головокружение. После ярких красок кровавого коридора, в котором он только что находился, окружающий мир казался унылым и тускло-серым.

Потребовалось несколько секунд, чтобы он сообразил: это не мир серый – это серый брезент палатки нависает над ним!

Ромашов немедленно вспомнил все, что с ним произошло: ранение, мучительный путь в полковой медпункт, строгое лицо медсестры, неузнающий взгляд доктора Панкратова, а потом те странные события и откровения, которые навалились на него в красном коридоре. Наверное, это был бред, вызванный обезболивающими уколами и вспышкой высокой температуры, однако, несмотря ни на что, чувствовал себя Ромашов хорошо – очень хорошо! Мысли были ясными, раны не болели, словно их и вовсе не было, да и вообще сил необыкновенно прибавилось. Правда, его сверху придавливал какой-то груз, однако Ромашов небрежно сдвинул его и сбросил с себя.

Послышался звук падения чего-то тяжелого, и Ромашову сразу стало легче дышать. Он с удовольствием потянулся, закинув руки за голову, распрямив ноги, и свобода этих движений его изумила.

А как же сквозная рана в плечо? И нога, на которой только что делали операцию? Впрочем, возможно, он не чувствует боли потому, что еще действуют уколы?

Ромашов скосил глаза на грудь – и резко сел, невольно вскрикнув, когда обнаружил, что он весь залит кровью.

И это было не видение, подобное тому, во власти которого он недавно находился. Это была самая настоящая кровь – еще теплая, душная, с этим ее характерным тяжелым, железистым запахом.

Его собственная кровь?.. Но на его теле больше не было ран. Они зарубцевались самым невероятным образом! На груди и под лопаткой – Ромашов нарочно пощупал – не осталось даже шрамов. То же и на ноге! Можно было подумать, что и бой, и ранение, и все остальное Ромашову привиделись так же, как странный кровавый коридор.

Но тогда почему он, голый, едва прикрытый окровавленной простыней, лежит на чем-то вроде операционного стола?

Ромашов повел вокруг глазами и только теперь заметил, что брезентовые стены сплошь изрешечены ровно прочерченными строчками дырочек, какие остаются после автоматных очередей, а земляной пол усеян осколками, разбросанным инструментарием, обрывками бинтов и ваты. Стойка с бутылочкой, из которой делалось переливание крови Ромашову, сохранилась каким-то чудом, и, хотя сама бутылочка была разбита, а тонкая резиновая трубочка разорвана выстрелом, в держателе еще торчало бутылочное горлышко с наклеенным на него остатком этикетки.

В следующее мгновение Ромашов увидел на земле двух убитых. Это были та самая медсестра, которая успокаивала его перед операцией, – и мужчина в некогда белом, а теперь залитом кровью халате. Он лежал слева от стола. Так вот какую тяжесть только что Ромашов сбросил с себя! Это было мертвое тело.

Убитый лежал, повернув голову. Маска соскользнула на шею, темные, уже потускневшие глаза были устремлены куда-то вдаль. И Ромашов узнал его.

Это был доктор Панкратов. Автоматная очередь прошила его тело со спины насквозь, поэтому он упал на Ромашова, словно прикрывая его. Так, значит, это кровью Панкратова было сейчас залито тело Ромашова?

…Кровавый коридор, по которому он шел… и красные волны, которые внезапно захлестнули его с головой… быть может, это произошло в те самые мгновения, когда доктор Панкратов умирал и изливал свою кровь на тело раненого Ромашова?

Только кровь? Или… также свои мысли, чувства и воспоминания?

Странный разговор Бокия с каким-то человеком, представившийся Ромашову в видениях, теперь приобрел особое значение. Бокий называл этого человека Александром Александровичем. Теперь Ромашов вспомнил его! Это был Александр Александрович Богданов, создатель Института крови и восторженный поклонник этой животворной жидкости, которая струится в человеческом теле и питает его. Богданов придавал огромное значение процессам переливания крови и был убежден не только в том, что переливание может вылечить любую болезнь и даже омолодить старика, если перелить ему кровь юноши. Бокий не зря сказал ему: «Ваша идея о том, что обменное переливание можно широко использовать для пропаганды классовых и коммунистических идей, для передачи различных сведений от человека к человеку…» Он не договорил, однако подразумевалось полное неверие Бокия в идеи Богданова. Таких неверующих, знал Ромашов, было много, к числу их принадлежал, например, и Бухарин. Однако имелись у Богданова и сильные сторонники: например, младшая сестра самого Ленина, Мария Ульянова, и знаменитый Леонид Красин. Вскоре им даже удалось убедить Сталина в верности теории Богданова. Именно тогда и был создан Институт крови, а Александр Александрович стал его директором.

Бокий, который поначалу относился к опытам Богданова с великим скептицизмом, со временем переменил свое мнение. Конечно, это казалось невероятным, однако разве не исследованию самых разнообразных невероятностей и попыткам поставить их на службу Советской власти была посвящена вся работа Спецотдела, руководимого Глебом Ивановичем? С тех пор он проявлял величайший интерес и внимание к опытам Богданова и поддерживал директора Института крови против его оппонентов.

Наконец, в 1928 году было задумано провести показательную операцию, которая одним махом убедила бы сомневающихся в истинности идей Богданова. Он решил провести обменное переливание с молодым студентом из провинции, который отличался редкостным невежеством. Богданов не сомневался, что даже малая часть его – высокообразованного человека, доктора наук, профессора! – крови произведет радикальные преобразования в сознании студента и обогатит его хотя бы частью тех знаний, которыми обладал Богданов. Сам же он надеялся с помощью крови этого молодого человека восстановить свое пошатнувшееся здоровье. На ехидные предостережения скептиков насчет того, что «тупая» кровь студента может произвести не только омолаживающее воздействие, но и «оглупляющее» действие на самого Богданова, он отвечал высокомерным пренебрежением.

Столь ожидаемый опыт закончился трагически: между кровью профессора и студента возникло отторжение. Богданов умер, а молодой человек с трудом выжил, однако из-за этого отторжения так и не смог испытать на себе никакого благотворного влияния интеллекта Богданова.

На похоронах Александра Александровича с прощальной речью выступил Бухарин, который не постеснялся назвать покойного фанатиком. Однако Бокий продолжал пребывать в уверенности, что рискованные опыты Богданова, которые с тех пор никто не решался повторять, видя в переливании крови процесс лишь оздоровительный, имели бы огромное значение. Он ругал себя за то, что не сразу в них уверовал и упустил слишком много времени, пока Богданов был жив, а потому так и не смог убедиться в достоверности его тезиса о том, что кровь, носитель важнейших сведений об одном человеке, может сообщить другому все его тайны.