Дитя в небе - Джонатан Кэрролл Страница 53

Жаль, ты не видел своего лица, когда говорил, дружок. Что бы сейчас не происходило, оно тебя явно поражает. Это как раз все то, что ты любишь –призраки, фильмы, помощь другим людям. Просто раньше ты никогда не слышал, чтобы так играли, и такое исполнение кажется тебе чертовски странным.

Хочешь, дам тебе практический совет? Так вот, слушай: побыстрее возвращайся туда и посмотри, чем ты можешь помочь… Я думаю, ангел хочет, чтобы, встретившись с ужасами и злом в кино, люди просто смеялись. Вот так и сними эту сцену. Похоже, Фил, вольно или невольно, изобразил зло хорошим – слишком хорошим – и именно из-за этого началась такая кутерьма.

Но в принципе ты, наверное, прав. Мне все эти «Полуночи» никогда не казались такими уж пугающими. Действительно, от них бегут мурашки по телу, в них как надо завывают и вскрикивают, но в конечном итоге все это так себе.

Скажи, а Вертун-Болтун никогда не рассказывал тебе о попкорнометре для фильмов? Нет? Но это чистая правда. Идешь в кино и покупаешь порцию попкорна, неважно какого размера. Можно даже шоколадку. Если фильм отличный, он тебя так захватывает, что ты съедаешь только половину или треть. И так далее, по нисходящей. К примеру, знаешь, сколько попкорна я съела на твоей последней картине? Ни крошки, клянусь Богом. Спроси у Дэнни. Знаешь, сколько я умяла на последней «Полуночи»? Почти два пакета изюма в шоколаде – свой и почти весь у Дэнни. А знаешь, почему я запомнила? Когда он обнаружил, что я съела большую часть его конфет, мы прямо в кино поругались, и мне пришлось купить ему еще пакет. Хорош фильм, да? Съедаешь два пакета конфет, да еще и успеваешь поссориться с мужем прямо…

– Слышь, Ларри, лучше заткни-ка ты свое поганое хлебало да иди куда подальше!

Неподалеку от нас тщедушный парнишка-пуэрториканец тыкал пальцем в грудь сидящего рядом с ним здоровенного негра.

– Да пошел ты в жопу, Карлос! Как я говорю, так оно и есть!

Перепалка становилась все громче, но чего еще ожидать в Нью-Йорке? Я уже начал было поворачиваться обратно к Каллен, когда разбилась первая тарелка. Снова обернувшись, я увидел, что те двое начали пихать друг друга. Наконец тщедушный Карлос слетел со стула и, поднявшись на ноги, ударил здоровенного Ларри в лицо. Все, кто сидел поблизости, поспешно встали и убрались подальше, включая и Каллен, которая отошла к дальнему концу стойки.

– Уэбер, иди сюда!

– Я еще не допил кофе.

Я продолжал сидеть на своем месте и прихлебывать кофе, в то время как Давид и Голиаф мутузили друг друга. Карлос был пожиже, но Ларри слишком часто промахивался.

– Уэбер.

Блюдце приземлилось всего в каком-нибудь футе от меня, поэтому я прихватил свою чашку и присоединился к Каллен. Когда я подошел к ней, она нахмурилась и обозвала меня упрямым мужиком.

Появился полицейский, и все сразу успокоилось. Когда драчуны в сопровождении блюстителя порядка наконец ушли, Каллен взорвалась:

– Ты, похоже, так и собирался сидеть там и потягивать свой кофе! Два идиота вот-вот убьют друг друга в футе от тебя, а ты и ухом не ведешь? Я уже раза три замечала такое геройство с твоей стороны. Это нисколько не впечатляет, это не храбрость, а типичная глупость!

– Я вовсе не старался произвести на тебя впечатление, Каллен. Просто не было причин пересаживаться.

– Наверное, поэтому вы с моим муженьком так хорошо и ладите: никто из вас не знаете разницы между храбростью и тупостью.

Встреча у меня на квартире в этот вечер прошла удачно. Я объяснил собравшимся – двум мужчинам и одной женщине – примерное содержание «Полночь убивает» и как мы собираемся изменить фильм новыми сценами. Вот и все.

Один из актеров спросил, почему бы нам просто не смонтировать уже имеющийся материал и не запустить картину в прокат? Ведь сидя в кино на фильме ужасов, вряд ли кто-нибудь задумывается о его сюжете.

Я ответил, что это последняя работа Стрейхорна и мы хотим сделать все возможное и спасти ее.

Другой улыбнулся и заметил, что, судя по всему, Уайетт и я сами не знаем, чего хотим добиться новыми сценами. Я согласился и обратил их внимание на то, насколько важно, чтобы они сами крепко подумали над тем, что они считают истинным злом и как можно – да и можно ли вообще – его изобразить. Является ли рак настоящим злом? Являются ли злом боль и отчаяние, которые причиняет им болезнь? Я зачитал им словарное определение зла – «то, что приносит печаль, расстройство или горе» – и спросил, отвечает ли подобное определение их представлениям. Они в один голос ответили – нет. Тогда я попросил их рассказать мне какие-нибудь зловещие истории, рассказать о знакомых им злых людях и о том, почему они считают их злыми, рассказать об их собственных злых поступках.

Работая в труппе, мы постоянно так делали. Театр по большей части просто групповая терапия со зрителями, поэтому сейчас ни для кого из присутствующих это не было чем-то неожиданным.

Эта первая встреча не принесла ничего особенного, но ничего особенного я от нее и не ждал. Чего я добивался и что через несколько часов почувствовал сам, так это пробуждения в них желания вернуться к работе. Преданность и энтузиазм, конечно, очень важные качества, но на самом деле всегда стараешься добиться едва ли не болезненного пристрастия к работе. Чем бы еще они ни занимались помимо театра, вы добиваетесь того, чтобы они думали о нем день и ночь, как наркоманы. И стоит только вам этого добиться, можно начинать. Но никак не раньше.

Уходя, все трое спорили, в чем разница между раком и Гитлером. На прощание я пожелал им спокойной ночи, но они меня даже не слышали.

На следующий день пришлось заниматься всякими мелкими делами, а потом устроить общее собрание труппы, чтобы объяснить, почему я вынужден был их покинуть в такой ответственный момент –буквально накануне премьеры. Встреча не оказалась для меня ни приятной, ни спокойной. Все они прекрасно понимали, что постановка может стать их первым и последним спектаклем. И все много работали, стараясь довести ее до нынешней стадии готовности. Как же я мог их бросить на трех четвертях пути и упорхнуть в Голливуд? Не кажется ли мне, что я поступил довольно эгоистично и непорядочно?

К несчастью, у меня с собой не было заранее заготовленной трогательной речи Сидни Картона о том, что мною двигали гораздо более возвышенные цели. Я действительно бессовестно предавал их. Некоторые из них умрут задолго до того, как нам удастся поставить новую вещь. Когда я спросил, не хотят ли они отложить премьеру «Визита» до тех пор, пока я не закончу дела в Калифорнии, кто-то недобро рассмеялся и сказал, конечно, он-то и рад бы отложить, но вот неизвестно, что скажет его тело?

После того, как все желающие высказались, мы некоторое время просто сидели и смотрели друг на друга. У меня на глазах стояли слезы. И мне не нужно было приглядываться, чтобы понять, что с ними происходило то же самое.

Гараж, где я взял напрокат машину, наряду с прочими услугами предоставлял и нечто, именующееся «идеальная мойка автомобилей». Ожидая, пока оформят бумаги, я спросил служащего, сколько стоит автомойка. Сто долларов. Интересно, что же вы делаете за сто долларов? Моете зубными щетками? Что моете? Все что угодно, приятель.