Морок - Юлия Аксенова Страница 52

Я догадалась, что он все еще находится во власти нелепой мечты: найти женщину, которая его «утешит». Мечты, которую я ему обломала.

Так закончился мой роман. Больше всех по этому поводу переживает мама. По-моему, она даже всплакнула украдкой: слишком надеялась, что у меня наконец-то все устроится. Маму мне жаль, а вот отношений с Алексеем — нисколько. Я очень довольна, что мы поняли друг друга, что между нами не осталось недоговоренностей, что прояснение ситуации никому не причинило боли.

Мама попыталась намекнуть, что теперь мне не следует ехать с Веркиной компанией на юг: даже Веркин четырнадцатилетний сын будет с подружкой, а я — совсем одна, ты, мол, дочка, будешь чувствовать себя ущербной и униженной. А я чувствую себя свободной женщиной! Когда-то давно я перестала бояться нищеты и безработицы. Сейчас перестала бояться одинокой старости. Никуда не делись моя тоска по детям, по любимому мужчине. Просто я уверена, что поступила правильно. Мы с Алексеем большие молодцы, что вовремя отпустили друг друга на все четыре стороны. Не бывает, не получается обобщенного, абстрактно-усредненного счастья. Мы все — удивительно конкретные люди с конкретными судьбами. И счастье до неприличия мелочно-конкретно. Поеду с любимыми друзьями на юг — вот и кусочек счастья.

Не выходит у меня думать о будущем, как правильно советует мама, не судьба. С точки зрения будущего поездка вполне бесполезна. Но я же знаю, что там, в моменте, мне будет хорошо.

Будут теплые летние вечера в одном сарафане, будет веселая набережная в огнях, будет терпкий соленый запах морских водорослей вперемешку с ароматами шашлыков и легчайшей сухой «Изабеллы». Гоша будет каждый вечер играть на гитаре и петь хорошие песни. Верка — слаженно ему подпевать, и меня заставит присоединиться. Я поотнекиваюсь для виду и, получив индульгенцию на фальшь и попадание не в такт, стану подтягивать.

Вера во время уединенных прогулок по пляжу будет с полным вниманием выслушивать мои жалобные истории о том, какая Пашка скотина и какой он чудесный друг; о том, какая я непреклонная дура, раз не могу себя заставить сойтись с хорошим человеком Алексеем и стать счастливой; о моих снах, в которых маленькие дети — мальчик и девочка — то играют, то учатся под моим руководством, то стоят на берегу широкой реки и зовут меня к себе, размахивая белыми, давно не стиранными платками.

Как-нибудь южным вечером я приду в одиночестве на морской берег любоваться закатом. Мне захочется сказать кому-то дорогому: «Посмотри, какое чудо!» Но обернуться будет не к кому. И я горько заплачу, как много раз случалось в моей жизни. Думаю, это тоже счастье, которого я прежде не сознавала: быть наедине с собой, со своей подлинной глубокой печалью. Если, конечно, вынырнув из одиночества и грусти, есть кого любить.

Что ж, я их всех люблю: Гошу, Веру, их сына Юрика, Веркиного пока не знакомого мне любовника. Я по-дружески люблю Алексея, у которого хватило мужества осознать правду, и надеюсь по-дружески ему помочь. Я люблю Павлика, несмотря на то что он, хамло ходячее, увалень, мужлан и дурень, ни разу не позвонил мне после свадьбы, хотя я великодушно передавала ему через Гошу привет и поздравления.

Я люблю маму, которая готова целых три недели в одиночку бороться за выживание на даче…

Я забыла себя… Так и быть, Рябинина, я и тебя люблю со всей твоей трудной судьбой.

Будь что будет!