Усмешка тьмы - Рэмси Кемпбелл Страница 51

Аплодисменты девушек приводят меня в замешательство.

– Пить будешь? – уточняет Вилли.

– Что-нибудь некрепкое. – Когда Мона и Джулия награждают меня очередным слегка разочарованным вздохом, я вынужден пояснить: – Не хочу клевать носом за просмотром фильмов.

– Что ж, – Вилли отпирает заднюю дверь рядом с гранитной кухонной стойкой и делает паузу, положив руку на дверную ручку. – С проектором управишься?

– Лучше мне даже не пробовать.

– А вот и зря, фильмы катушечные. Но ладно, я пошлю к тебе Гильермо, – Она вручает мне ключ с крючка возле двери. – Не простудись, – напутствует Вилли и сразу закрывает за собой дверь.

Всегда ли в пустыне так холодно ночью? Чувство такое, будто я не до конца проснулся. Голая пыльная тропинка ведет в стоящее особняком второе здание – длинный кирпичный сарай в сотне ярдов от меня. Насколько я могу судить, окон в нем нет. Я оглядываюсь назад и вижу, как нагие актрисы достают какую-то снедь из холодильника – зрелище, кажущееся до неприличия фантасмагорическим.

Низкая вибрация в воздухе – реальна она или только мерещится мне? Она усиливается, заставляя мои барабанные перепонки дрожать, пока я спешу к сараю, пробираясь между кактусами, пепельно-серыми в тусклом освещении. Когда я отпираю дверь, пульсация, похоже, усиливается. Моим чувствам явно нельзя сейчас верить – вот мне уже видятся два массивных силуэта, что как будто ждут меня, застыв в темноте.

Я нащупываю дверную раму, шарю по холодным кирпичам стены – и нахожу-таки выключатель. Жесткий свет, идущий от лампочки без абажура, освещает два проектора, укрепленных в нишах в дальней стене комнаты. Обе боковые стены заняты полками, забитыми пленочными бобинами. Школьная доска с кучей пометок-нашлепок и болтающимся на веревочке мелком прислонена к подножию полки с левой стороны. «ФИЛЬМЫ ОРУЭЛЛА ХАРТА» – выведено на одной из верхних бумажек жизнеутверждающе крупными буквами.

Я исследую близлежащие полки, сдвинув доску в сторону. Бобины никак не помечены, и их слишком много для одной фильмографии Оруэлла – даже если тут представлены все до единой невышедшие работы. Взяв наугад одну бобину, я кладу ее на стол рядом с проекторами. Пометка все же есть – потрепанная, каллиграфический шрифт кое-где пообтерся: Табби скалит зубы.

Я настолько ошеломлен находкой – и довольно сильно отвлекаюсь на почти дозвуковую пульсацию скрытого где-то здесь генератора, что достаточно долго не замечаю, что кое-кто составил мне компанию. Ставя свою ношу на стол, гость чуть не сшибает с него драгоценную пленку. Ума не приложу, как ему удалось незаметно прошмыгнуть в сарай (при его-то габаритах – чуть ли не вдвое шире меня!) и без единого скрипа закрыть за собой дверь. Его круглое смуглое лицо, увенчанное масляными черными локонами, кажется, плавно перетекает в закутанное в пончо тело – без всякого намека на смык в виде шеи.

– Ты, должно быть, Гильермо, – говорю я ему.

Ноздри гостя раздуваются, непропорционально маленькие рот и глаза не двигаются.

– Я возьму это в смотровой зал, – решаю я, забирая принесенный им поднос, на коем – пластиковая бутылка с водой, хрустящий бекон и авокадо-ролл, слишком большой для такой тарелки. – Поставишь мне этот фильм?

Чтобы открыть внутреннюю дверь, пришлось поставить поднос на столик. Три ряда, в каждом – по три экстравагантных мягких сиденья, стоящих к экрану вплотную, как к какому-нибудь крупному телевизору – вот что явилось моим глазам. Где-то там, за экраном, все так же пульсирует генератор. Аккуратно водружаю поднос на плечи сиденья передо мной и усаживаюсь. Экран оживает, свет гаснет. Гильермо, кажется, и в самом деле неплохо справляется с проектором. Беда с ним одна – он так же молчалив, как и немой фильм с Табби.