Стеклянное лицо - Фрэнсис Хардинг Страница 50

Бух! Бух! Бух! Все три тихо взорвались один за другим, и с каждым взрывом темнота жадно откусывала новые ломти площади. Теперь была освещена лишь половина; белый порошок клубился в воздухе, медленно оседая на сбитых с толку стражниках и оставшихся фонарях…

– Прикройте лампы! – взревел самый сообразительный стражник и кинулся к ближайшему светильнику, спеша заслонить его шлемом. Но было поздно. Хотя другие стражники и последовали его примеру, оставшиеся растения уже бились в судорогах и клацали зубами.

Бух! Бух! Бух! Темнота наступала. Бух! Бух! Бух! Она двигалась по коридору, который вел в квартал дегустаторов, отмечая шаги взрывами фонарей.

Один из стражников оказался рядом с просителем, когда площадь погрузилась во тьму. В последней вспышке света стражник разглядел, как бывший придворный расправил плечи и сбросил молящую личину. Он больше не щурился, и радужки его глаз были абсолютно черными. Это все, что успел рассмотреть стражник. Он не смог предупредить товарищей, поскольку ему не дали времени – безжизненное тело глухо стукнулось о камни мостовой.

Стражники пытались защищаться, но их противник прекрасно видел в темноте. Они пытались бежать, но противник был стремительнее и тише.

– На нас напали, нужна помощь! – звали они, когда им перерезали глотки. – Несите светильники-ловушки…

Но слабые крики стражников обрывались слишком быстро, чтобы кто-то мог их услышать. Слово «ловушка» жалобным эхом металось по пустым, украшенным лазуритом коридорам, пока белый порошок просачивался под дверь в квартал дегустаторов.

В главном коридоре не было никого, кто мог бы заметить, как задрожали и замигали светильники. Вскоре ядовитый порошок посыпался с них хлопьями белой перхоти, хищные растения потускнели и затем принялись взрываться одно за другим, наполняя воздух бледными клочками своей плоти.

Они погибали слишком тихо, чтобы нарушить счастливую дрему сидевших в курительной комнате – или разбудить тех, кто спал у себя. Дегустаторы, задержавшиеся в комнате отдыха, все-таки почуяли неладное. Они отвлеклись от шахмат и карт и озадаченно посмотрели на дверь. Воздух приобрел горьковатый привкус. Один из дегустаторов открыл дверь и непонимающе уставился в пустоту.

И только когда светильники в комнате отдыха забились в агонии и начали гаснуть, дегустаторы поняли, что они в опасности. Но, как это чаще всего случается, было уже поздно.

Темнота, их обступила темнота! Каждый житель Каверны с молоком матери впитывал страх перед темнотой. Отсутствие света означало отсутствие ловушек, что, в свою очередь, сулило мучительную смерть от удушья. Перепуганные дегустаторы не сообразили, что свежего воздуха в квартале хватит еще на несколько часов. Они уже чувствовали, как пыль дерет горло и забивается в легкие. В их головах билась только одна мысль: бежать, бежать туда, где есть свет.

Они забыли о товарищах, которые спали в своих комнатах, и о тех, кто сидел в кальянной. Толкаясь и пихаясь, они бросились к выходу из квартала и смели запоры на дверях, которые должны были их защищать. Дегустаторы высыпали во двор и там, кашляя и задыхаясь, принялись звать на помощь. Немногочисленные дворцовые слуги на ощупь следовали за ними, ориентируясь на голоса. В этой суматохе тот, кто двигался в противоположном направлении, остался незамеченным.

Шум в коридоре наконец встревожил сидевших в кальянной. Выглянув из комнаты, они уставились в отрезвляющую темноту, но напоенный Духами дым неудержимо манил их назад. «Волноваться не о чем, – шептал он. – Вам не нужен свет. Вам не нужно дышать. Вам нужен только я». Убаюканные, они покорно вернулись на кушетки и позволили Духам укрыть их золотым одеялом снов.

Тем временем незваный гость уже стоял посреди опустевшего коридора. Для его глаз цвета полночного неба темнота не была преградой. Мертвую материю вроде стен и потолка он видел смутно, но жизнь сияла ярким светом. Обостренное специями зрение заставляло сиять и его собственное тело. Распыленные повсюду останки погибших ловушек мягко светились золотым и медленно тускнели по мере того, как их покидали последние отголоски жизни.

Убийца улыбнулся, мысленно благодаря таинственного Клептомансера за малочисленность стражи. Почти вся дворцовая охрана, пренебрегая прочими обязанностями, готовилась изловить дерзкого вора в Палате диковин. И потому никто не помешал убийце поставить на пол и открыть чемодан, выпуская его светящееся содержимое. Путаный клубок распался на отдельные нити, которые выскользнули из чемодана и зашуршали по коридору, повинуясь слепым инстинктам и невероятно тонкому обонянию.

Вскоре они нашли на полу след, от которого веяло искомым запахом, и в тишине послышался перестук морской гальки – это нити защелкали, сообщая о находке остальным. Они беспокойно покрутились на невидимом следе, придавая ему нечеткие очертания. Потом несколько нитей оторвались и заскользили вперед – к следующему следу. А за ним к другому, и еще к одному, пока не уткнулись в дверь.

Значит, вот где скрывается его добыча. Чужак нагнулся, подобрал руками в перчатках извивающихся змеек и по одной скормил замочной скважине.

Змейки шлепались на пол по ту сторону двери и, оправившись после падения, принимались пробовать воздух крохотными язычками. Темнота их ничуть не смущала, поскольку с рождения они не знали ничего другого. Их мир был миром ярких запахов, звуков, которые они ощущали брюшком, миром дрожащей земли и чешуйчатых прикосновений братьев и сестер. Несколько часов назад их узкие пасти жадно поглощали волоски, упиваясь ароматом юности и жизни. И теперь он полностью владел их примитивным сознанием, обжигал коричнево-золотым и заставлял двигаться вперед. В их стремлении не было возбуждения, только спокойный, бездумный голод.

Они бесшумно заскользили по ковру, на котором еще остались отпечатки ног, увлекавшие их все дальше в комнату. Первые змейки ткнулись носом во что-то мягкое и гладкое, с коричнево-золотым запахом. Это была сброшенная на пол атласная туфелька. Змейки просочились между ремешков, запах сводил их с ума. Крошечные пасти впились в податливую ткань, извивающиеся тела слились в единую бурлящую массу, и через несколько секунд от туфельки осталась лишь подошва и пара клочков шелка, да и те стремительно таяли – их с шипением разъедал жгучий яд.

Змейки снова расползлись во все стороны. Одна обнаружила деревянную ножку кровати и защелкала, призывая остальных. Те шустро присоединились к ней, обвились вокруг ножки и проворно заскользили по выпуклостям и желобкам резного орнамента.

Подушка и не думала приминаться под невесомыми змейками, пока те исследовали углубление посередине, где лежало несколько рыжих волосков. Затем они сползли с подушки, уткнулись в скомканное одеяло и забрались под него в поисках живого тепла.

Но нашли лишь холодную простыню. Запах добычи окружал их плотным облаком, но самой добычи нигде не было. Куда же она подевалась?

А прямо у них над головами, на плотной парче балдахина, лежала, сжавшись в комок, Неверфелл.

Идея поспать на балдахине пришла к ней совершенно неожиданно. Она просто подняла глаза и поняла, что полотно над кроватью отдаленно напоминает родной гамак, по которому она так сильно скучала. Недолго думая, она забралась наверх, используя украшенные резьбой столбики в качестве ступенек. Сон и в самом деле поджидал ее там: едва Неверфелл вытянулась на пологе, веки ее отяжелели, и разум окутал сладкий туман.