Вампир Лестат - Энн Райс Страница 50

Лица многих были искажены волнением и даже гневом. Что это ещеза фокусы? Они больше не доставляли публике удовольствия, потому что никто немог понять природу моего мастерства. А кроме того, их пугала манера моегоповедения и серьезное выражение лица. В какой-то момент я отчетливо осознал ихполнейшую беспомощность.

И тогда понял, что они обречены.

Они были не более чем скопищем галдящих скелетов, покрытыхплотью и одеждой. И тем не менее они храбрились и орали, движимые непреодолимойгордыней.

Я медленно воздел руки, призывая к вниманию, а потом хорошопоставленным голосом громко запел песенку, обращенную к Фламинии, к моей милойФламинии. Я пел один куплет за другим, заставляя свой голос звучать все громчеи громче, пока наконец публика не начала с воплями вскакивать со своих мест. Ноголос мой продолжал усиливаться, заглушая все остальные звуки и превращаясь вневыносимый рев. Я видел их всех: сотни людишек, опрокидывая скамьи и зажавруками уши, бросились к выходу. Рты их были перекошены в немом крике.

Поистине вавилонское столпотворение! С воплями ипроклятиями, шатаясь и спотыкаясь, они пытались вырваться из этого кромешногоада. Занавес был сорван. Стремясь поскорее добраться до улицы, люди прыгали сгалерки.

Я прекратил свое жуткое пение.

Наступила звенящая тишина. Я смотрел со сцены на эти слабые,потные, неуклюже разбегающиеся во все стороны тела. В открытые двери ворвалсяветер, и я вдруг почувствовал, что руки и ноги мои почему-то застыли от холода,а глаза превратились в осколки стекла.

Ни на кого больше не глядя, я поднял с пола и прицепил наместо шпагу, а потом пальцем подхватил за воротник измятый и покрытый пыльюбархатный плащ. Мои движения были столь же нелепыми, как и все, что я толькочто делал, но для меня теперь ровным счетом никакого значения не имело то, что Николабеспрестанно выкрикивал мое имя и продолжал отчаянно вырываться из крепкодержавших рук друзей-актеров, которые опасались за его жизнь.

Однако среди царящего вокруг хаоса что-то привлекло моевнимание, что-то действительно очень важное, имевшее для меня большое значение.Это была фигура, стоявшая в одной из лож верхнего яруса. Незнакомец не тольконе бросился вместе со всеми к выходу– он даже не пошевелился.

Я медленно повернулся и посмотрел на него, словно бросая емувызов и предлагая оставаться на месте. Он был стар, и во взгляде его я прочелбесконечное презрение. Яростно сверкнув глазами, я невольно зарычал. Казалось,этот звук вырвался из самых глубин моей души. Он становился все громче игромче, и те немногие, которые еще оставались внизу, совершенно оглохшие,трусливо бросились прочь. Даже Никола, рванувшийся было вперед, сник искорчился на месте, зажав руками голову.

А старик в седом парике, исполненный негодования ивозмущения, так и продолжал неподвижно стоять, упрямо и гневно сдвинув брови.

Я отступил назад, а потом пересек опустевший зрительный зали остановился прямо напротив него. При виде меня он невольно раскрыл рот, аглаза его широко распахнулись.

Годы, судя по всему, наложили на него свой отпечаток: спинассутулилась, а старческие руки стали узловатыми. Но в глазах отчетливосветились сильная воля и дух, чуждый суетности и готовности к компромиссам. Ротбыл крепко сжат, а подбородок упрямо выступал вперед. Из-под полы сюртука онвытащил пистолет и, держа его обеими руками, прицелился прямо в меня.

– Лестат! – услышал я крик Ники.

Прогремел выстрел, и пуля со всей силой вошла в мое тело. Ядаже не шевельнулся и продолжал стоять так же неподвижно, как за несколькоминут до того стоял незнакомец. По всему телу прокатилась сильная боль, нобыстро прошла, оставив после себя тянущее ощущение в венах.

Хлынула кровь. Такого сильного кровотечения мне никогда вжизни не приходилось видеть. Рубашка моментально намокла, и я почувствовал, какструя крови стекает по спине. Тянущее ощущение все усиливалось, по спине игруди побежали мурашки.

Незнакомец остолбенело смотрел на меня. Пистолет выпал изего рук. Вдруг голова его откинулась назад, глаза закатились, и он, съежившись,словно из него выпустили воздух, рухнул на пол.

Ники уже взлетел вверх по лестнице и ворвался в ложу. Думая,что присутствует при моей преждевременной кончине, он истерически бормоталчто-то нечленораздельное.

А я неподвижно стоял, прислушиваясь к собственному телу иособенно остро чувствуя то одиночество, на которое был обречен с того момента,когда Магнус превратил меня в вампира. И я твердо знал, что ран на моем телеуже нет.

Кровь на шелковом жилете и на спине порванного камзола почтивысохла. В том месте, куда вошла пуля, плоть слегка пульсировала, в венахпо-прежнему сохранялось тянущее ощущение, но раны исчезли.

Никола уже пришел в себя и смотрел на меня во все глаза,видя, что я совершенно невредим, хотя его разум отказывался в это поверить.

Оттолкнув его с дороги, я направился к лестнице. Онпопытался схватить меня, но я снова отшвырнул Ники в сторону. Я не в силах былсмотреть на него, не мог выносить его запах.

– Отстань от меня! – крикнул я ему.

Но он вновь подскочил ко мне и крепко обнял за шею. Лицо егоопухло, и он издавал какие-то ужасные звуки.

– Отпусти меня! – на этот раз с угрозой в голосевоскликнул я. Оттолкнув его слишком сильно, я рисковал вывихнуть ему руки илидаже сломать спину.

Сломать спину…

Он плакал, заикался и стонал.

Какие-то мучительные доли секунды мне казалось, что звуки,которые он издавал, еще ужаснее, чем те, которые я слышал в горах, когдаумирала, распластавшись словно раздавленное насекомое на снегу, моя любимаякобыла.

Едва ли сознавая, что делаю, я все же оторвал от себя егоруки.

Когда я вышел на бульвар, толпа с воплями разбежалась встороны.

Несмотря на то что его старались удержать силой, Ренобросился ко мне.

– Монсеньор! – воскликнул он, хватая и намереваясьпоцеловать мою руку.

Заметив, что на ней кровь, он замер.

– Ничего страшного, мой дорогой Рено, – обратилсяя к нему, сам удивляясь спокойствию и мягкости своего голоса.

В этот момент что-то привлекло мое внимание, нечто такое, кчему я должен был прислушаться. Но мысль лишь смутно мелькнула в моей голове, ия продолжал:

– Не стоит думать об этом, мой дорогой Рено. Кровь насцене не более чем иллюзия. Все это было обыкновенной иллюзией. Новейшиетеатральные приемы. Своего рода драма абсурда… да, именно абсурда.