Ночные легенды - Джон Коннолли Страница 5

– Да? И что там с ним?

Мария встала, подошла к двери и там огляделась, нет ли кого поблизости. Затем она вернулась и подалась поближе к Джеду.

– Не нравится он мне.

Гость в двенадцатом прибыл две ночи назад в полночный час. Его зарегистрировал сын Джеда Фил, который на пару дней прибыл домой из колледжа и решил малость подзаработать в качестве портье.

– Отчего? Наверно, не дал тебе стырить батончик?

Мария с ответом медлила, хотя обычно выкладывала все разом как на духу. Джед отложил ручку и посмотрел на нее серьезным взглядом.

– Он как-то не так себя повел? – спросил он.

Мария неопределенно качнула головой.

– Тогда в чем дело?

– От него ощущение какое-то… гнилое, – ответила она медленно. – Я тут поднималась прибраться у него в номере. Шторы там задернуты, но бирки «не входить» на двери нет. Я постучала, ответа не услышала и открыла дверь.

– И?

– Он там… просто сидел, на кровати. Как будто и не спал. Скорей всего нет. Просто сидел, руки на коленях, и смотрел на дверь, будто ждал, что кто-то войдет. Я извинилась, а он мне, дескать, ничего, все в порядке, входите. Я ему «да ладно, потом зайду», но он настоял. Сказал, что ночью как-то не спалось, что, может, утром, попоздней вздремнет, так что номер лучше прибрать сейчас. А убирать-то, гляжу, и нечего. Я тогда спросила, чего бы он от меня хотел. Он сказал, что пользовался полотенцами в ванной, ну я взяла свежие и прошла с ними туда. Он улыбался, а у меня ощущение было такое, будто что-то не так.

Джед только сейчас заметил, что Мария свой шоколадный батончик не ест; он оставался нетронутым у нее в руке. Поймав на себе взгляд Джеда, она бережно завернула и положила батончик на стойку.

– Сейчас чего-то не хочется.

Ее голос слезливо подрагивал.

– Ничего, – сказал Джед. – Я положу его в холодильник. Скушаешь, когда захочешь.

Он подобрал «сникерс» и аккуратно поместил на полочку миниатюрного холодильника за стойкой.

– Ну и? – ожидая продолжения, напомнил Джед. – Ты рассказывала про двенадцатый.

Мария кивнула.

– Я прошла в санузел, и все полотенца там валялись на полу. Когда я их собирала, то мне показалось, что они в крови.

– В крови?

– Кажется, да. Только она была черная, как машинное масло.

– Может, это и было масло?

Еще неизвестно, что хуже: кровь или какой-то козел, что пользует полотенца для подтирки стекающего из его машины масла.

– Может быть. Не знаю. Я все их собрала в мешок в прачечной. Могу показать.

– Посмотрим. То есть полотенца были испачканные?

Мария подняла голову. Она еще не закончила.

– Я надела перчатки и собрала полотенца. Хотела их вынести, но тут глянула на унитаз. Сиденье на нем было поднято. Я всегда проверяю, на всякий случай, а то вдруг почистить надо. Так вот там тоже было черное, как будто он это из себя выблевал, или чего похуже. По всему унитазу.

Я повернулась, а он тут, стоит рядом. Кажется, я вскрикнула: он меня напугал. Чуть не упала, но он меня подхватил, и я удержалась. Он извинился, сказал, что надо было ему меня предупредить насчет туалета. «Я, – говорит, – болею. Плохо мне, правда». А у самого дыхание такое противнейшее. Я спросила: «Вам вызвать врача?» А он: «Нет, врача не надо. От того, чем я болею, мэм, лекарства нет, но сейчас мне вроде легчает. Я просто хотел кое-что удалить из организма». Затем он меня отпустил. Я подобрала полотенца, заменила их чистыми, смыла унитаз. Хотела там оттереть, но он сказал, что не надо. Когда я уходила, он так же и сидел на кровати, как когда я вошла. Я спросила, может, шторы раздернуть, а он говорит, не надо, у меня светобоязнь. Я тогда закрыла дверь и оставила его там.

Джед с минуту поразмыслил.

– Хворает, значит, – подытожил он наконец. – Что ж, нет такого закона, чтобы отказывать больному в гостиничном номере. Однако с теми полотенцами надо быть поосторожней. Ты говоришь, надела перчатки?

– Ну а как же. Я их всегда ношу. Всякий там ВИЧ, СПИД, нужен глаз да глаз.

– Молодец, – кивнул он сам себе, – это хорошо. Я тут как дела разгребу, так схожу проверю его самолично. Может, смогу уговорить, чтобы на него взглянул доктор Брэдли. Что-то мне не верится насчет его улучшения, коли он черную кровь в унитаз выделяет. Если такое дело, то поправкой здесь особо не пахнет.

Марии он сказал отправляться пораньше домой, к внуку. А он тут, если будет нужда, припашет Фила. Тот, понятное дело, заноет, однако в целом парнишка покладистый. В конце недели ему обратно в колледж, а он, отец, останется тут без него скучать. Снова они увидятся только после Рождества: на праздники Фил остается с матерью в Сиэтле. Джед утешался мыслью, что мальчик вернется к Новому году и что в душе он, возможно, предпочитает Сиэтлу Истон. Большинство его друзей на зимние каникулы возвратятся сюда в надежде вволю покататься на лыжах; Фил, надо полагать, на склонах им не уступит.

А пока надо поговорить с тем малым из двенадцатого и определиться, что именно нужно предпринять. Может даже, услать его отсюда подобру-поздорову: нет ничего хуже для бизнеса, чем когда незнакомец отдает концы в одном из твоих номеров.

Мария перед уходом поблагодарила. Было видно, что она сильно потрясена, хотя и непонятно почему. Разумеется, никому не нравится вид заляпанных кровью полотенец и унитаза в комнате, где обитает больной человек, но в прошлом доводилось вывозить и кое-что похуже. Чего только стоила та холостяцкая вечеринка, что разыгралась здесь пару лет назад: после того разгрома казалось, что проще сжечь мотель и отстроить его заново, чем вычищать то, что поутру открылось взору.

Джед пододвинул к себе книгу учетных записей и пробежал пальцем по графе, остановившись на имени постояльца в двенадцатом.

– Канцер, – прочел он вслух. – Бадди Канцер. Что ж, Бадди, похоже, ты можешь отсюда выписаться скорей, чем ты думаешь.

Отсюда и с этого света вообще.

***

Человек, назвавшийся Бадди Канцером, хотя и прибыл в мотель всего две ночи назад, между тем уже больше недели колесил по Истону и его окрестностям; с той самой поры как покинул Колорадо. Две тысячи миль, которые он покрыл меньше чем за два дня. На сон у Бадди уходил час, от силы два – в большем он не нуждался, а подкреплялся в дороге одними шоколадными батончиками да печеньками. Порою он задумывался над такой своей диетой, но те мысли длились недолго. Для беспокойства у Бадди были мысли поважней: как облегчить свою боль и утолить аппетит той штуки, что поселилась внутри его.

В понедельник, вскоре после пересечения границы штатов Вермонт и Нью-Гэмпшир, он заехал к Линку Фрэйзеру поменять на грузовике шину и понял, что пришло время начинать по новой.

Линку было семьдесят, хотя по движениям можно было дать пятьдесят, а на молодок он заглядывался с пылом семнадцатилетнего. Хотя менять шины ему было в неимоверную тягость. В свое время Линк владел в Истоне баром, принадлежащим нынче Риду. В ту прежнюю пору бар назывался «Недостающее звено» ^[4], из-за того что жена Линка шутила: как только на горизонте появляется какое-нибудь серьезное дело, Линкольна Фрэйзера начинает неведомым образом недоставать. И вот когда Мира десять лет назад умерла, некая искорка из Линка ушла, и он продал свой бар Эдди Риду с условием, что тот изменит название бара: с уходом Миры вывеска как-то утратила свою прикольность.