Книга тьмы - Марина и Сергей Дяченко Страница 5

Знакомый кабинет. Зато сам подполковник Качка, друг-собутыльник, сегодня незнакомый. Вроде как заново ко мне присматривается. Сидит, сигарету в пальцах крутит. Но прикуривать не спешит. Молчит. Я тоже молчу. В конце концов, это он меня вызвал. Ему и говорить первому.

— Скажите, гражданин… э-э-э… господин Смоляков, были ли вы знакомы с гражданином Кожемякой Николаем Игоревичем?

Что-то мы сегодня больно официальны. Темнишь, начальник?

Морщу лоб.

— Да вроде бы нет. Фамилию не помню. Может, в лицо…

— Вот фотография. Узнаете?

Мужчина. Примерно одного со мной возраста. Плоское рябое лицо, нос картошкой, каштановые волосы небрежно расчесаны на косой пробор.

— Нет, не знаю. Хотя… — Еще раз вглядываюсь в фотографию.

— Попытайтесь вспомнить.

Честно пытаюсь. В голове прокручивается калейдоскоп лиц. Примеряю их, словно маски, к фотографии. Маски… грим… лицо — клоунский типаж, кровь на щеке, надорванное ухо…

— Скоморох?!

— Он самый. Так вы были знакомы?

— Нет. Тогда, на Гиевке, увидел впервые.

— С одной стороны, у меня нет оснований вам не верить. — Голос Матвея Андреевича звучит вкрадчиво. Кошачья лапа, не голос: бархат скрывает острые когти. — Но с другой стороны, как вы в таком случае объясните, что покойный Кожемяка Николай Игоревич, он же Скоморох, упоминает вас в своем завещании?

Потолок валится на голову.

— Меня?!

Видимо, все, что я думаю по этому поводу, написано аршинными буквами на моей физиономии. Поэтому подполковник вопросов больше не задает. Во избежание инфаркта. Ловко, словно карточный шулер, пускает по столу два листка ксерокопий.

— Ознакомьтесь.

В моих руках — копия заверенного нотариусом завещания Кожемяки Николая Игоревича, находившегося на момент подписания «в здравом уме и трезвой памяти». В последнем я, честно говоря, сомневался. Следующие строки подтверждают сомнения:

«Резное же изделие из кости домашнего животного, сделанное согласно китайской традиции „шар-в-шаре“, завещаю Смолякову Валерию Яковлевичу, проживающему по адресу…»

Адрес правильный. Мой адрес.

— А вот и это… Резное изделие. — Матвей Андреевич извлекает из ящика стола некую безделушку. — Возьмите, не бойтесь.

Действительно, «шар-в-шаре». Самый крупный, наружный — чуть больше шарика для пинг-понга. Сколько ж их тут, шаров этих? Четыре? Пять? Искусная резьба, фигурные отверстия в форме листьев, цветов, значков Инь-Ян и хитрых загогулин. А внутри, в самой глубине, что-то тускло мерцает, переливается сиреневым… бордовым?.. нет, все-таки сиреневым светом. Красивая цацка.

И тут до меня доходит!

— Вы что здесь, совсем охренели?! — Кажется, я говорю свистящим шепотом, но стекла на окнах отзываются слабым дребезжанием. — Какого… черта?! Я спрашиваю: какого черта вы сказали вашему маньяку, как меня зовут?! И адрес?! А если его дружки теперь заявятся в гости?! У меня сын подросток! Жена! А если…

Не могу остановиться. Кричу, испуганный самим собой: «наехать» на подполковника милиции в его собственном кабинете?! А Качка-то стушевался, моргает, безуспешно пытаясь вставить хоть слово:

— Не давали мы ему вашего адреса!

— Это произвол! Хуже! Это пособничество преступнику!

— …не давали! Он ведь и не спрашивал! Мы вообще ничего…

— Откуда же он тогда узнал?!

Шарик выпадает из пальцев. Катится к следователю.

Гаснет блеск в сердцевине.

Будто финальный прожектор в конце спектакля.

Я постепенно остываю, и мне становится стыдно за мальчишескую вспышку. Но, как ни странно, Матвей Андреевич, похоже, совсем не обиделся. Наоборот: расцвел, заулыбался.

— Вот и мы думали: откуда? Может, знакомы вы были? Может, скрываете? Теперь-то ясно… Шарик этот, кстати, у Скомороха при себе был на момент ареста. А дружков не опасайтесь: нет у него дружков, в одиночку работал, гаденыш. И претензий со стороны родственников тоже не бойтесь: завещание законное, заверено нотариусом. Он же вам не квартиру, как жене, завещал! Шарик — ерунда, дешевка, наши эксперты смотрели. Будет вам на память. Сейчас нотариус введет вас в право наследования…

Действительно, едва я начал извиняться за нервный срыв, как в кабинете возник молодой еще человек. Чистое тебе «северное сияние»: блеск лысины, лак туфель, заколка для галстука и очки в тонкой золотой оправе. Вывалил на стол груду бумаг, показал, где расписаться, содрал двенадцать гривен пятьдесят копеек пошлины (хорошо хоть, деньги с собой были!), пожал мне руку и дематериализовался.

Я обалдело глядел на наследство.

— Что ж, поздравляю, — встал из-за стола подполковник, давая понять: аудиенция окончена. — Больше у меня к вам вопросов нет.

Ухожу, ухожу…

Дома я продемонстрировал шарик Наташке. Вместе с копией завещания. Первой ее фразой было «Ой, какая прелесть!». Затем Наталья осмотрела шарик внимательнее и уже более скептически. Вчиталась в текст завещания. А когда я, заикаясь и робея, пояснил, кто есть наш благодетель Скоморох-Кожемяка, — грянул гром.

— Лерка, рехнулся? На кой черт ты дал маньяку наш адрес?!

Я даже не обиделся. Вспомнил миролюбие подполковника.

Однако оправдываться пришлось больше получаса.

— Может, она антикварная? Дорогая? — поинтересовалась в финале супруга, сменив гнев на милость.

— Ага, как же! Тогда б с меня не двенадцать пятьдесят пошлины слупили!

Довод показался Наталье достаточно убедительным, и она потеряла к шарику всякий интерес. Явившийся из школы Денис повертел цацку в руках, скривился: «Фигня какая-то» — и ушел в свою комнату.

На серванте шарик смотрелся нелепо, поэтому я забросил его в ближайшую вазочку.

Пусть лежит.