Сфинкс - Тобша Лирнер Страница 5

— Ты ничего не понимаешь, — прошептала Изабелла, уткнувшись мне в грудь, но позволила отвести ее обратно в постель.

Тогда я подумал, что у нас с ней впереди еще уйма времени.

Острый, солоноватый привкус морского воздуха уже ощущался сквозь выхлопные газы машин, аромат благовоний, поднимавшийся из стоявших у дверей лавок курильниц, и слабый, но вездесущий запах канализации. Изабелла подняла стекло в такси. Мы ехали по Корнич — береговой дороге, бегущей вдоль изгибов поблескивавшей Восточной бухты. Машина остановилась на красный свет, и я посмотрел на расположившиеся на тротуаре на противоположной стороне улицы кафе. У небольших столиков собрались кучки мужчин: одни в светло-коричневых джеллабах и голубых тюрбанах — традиционной одежде феллахов, — другие в европейских костюмах. Они наслаждались кальянами, и обвитые тесьмой яркие мундштуки змеились и скрывались во рту курильщиков. В одном кафе мужчины и подростки жарко спорили у экрана черно-белого телевизора. Транслировали футбольный матч. Игрок пробил пенальти, и вся группа взорвалась ликующими криками. Я вспомнил Англию, когда подолгу смотрел футбол с отцом и братом.

Я отвернулся и посмотрел на раскинувшееся перед нами Средиземное море. Пустынный водный простор представлял собой разительный контраст с бешеной суетой приютившегося на берегу большого города. Естественный минимализм успокаивал и радовал глаз. Морской пейзаж уносил меня от человечества, от ошибок, которые мы совершаем, от шума жизни. В Александрии, как и во всем Египте, полярность проявляется особенно ярко. Пустыня соприкасается с морем, а зеленое плодородие дельты Нила с ее каналами враждует с наступающим песком. Говорят, в Александрию ведет парадный ход, черный ход и мало что еще.

На северо-западе бухты под волнами находился объект археологических поисков Изабеллы. На этом месте развернулось величайшее морское сражение между флотом Марка Антония и Октавиана. Я легко мог себе представить древние длинные деревянные боевые корабли, скрип весел, когда они шли в атаку, рабов-гребцов, запаливающих зажигательные снаряды, которые они готовились метать над волнами во врага, и нацеленные на противника тараны. Изабелла выросла в атмосфере мифов о Гераклионе — средиземноморском городе Клеопатры, а друзья семьи рассказывали, как плавали среди странных, ушедших под воду статуй и развалин дворцов. Истории тревожили воображение и порождали тягу к тайне. Я невольно гордился живущим в жене исследователем, как бы это ни сказывалось на наших отношениях. Я взял Изабеллу за руку, а такси тем временем продолжало путь к вилле ее бабушки.

В богатом пригороде Балкли сохранилось несколько старинных поместий, где кованые ворота вели в сады с буйно растущими бугенвиллеями, хурмой, цветущими кактусами и пальмами. Брамбилла, семья Изабеллы, некогда представляла собой знатный род в составе большой и влиятельной итало-александрийской общины. Отец Изабеллы Паоло умер в 1956 году, вскоре после Суэцкого кризиса. Тогда США и Великобритания отказались финансировать строительство Асуанской плотины, Насер в ответ решил национализировать Суэцкий канал, и это решение повлекло за собой французскую, британскую и израильскую агрессию против Египта. Насер взял под контроль все принадлежавшие иностранцам компании и выслал многих представителей старого колониального класса. Президент Итальянского гребного клуба, Ротари-клуба и владелец большого, приносящего хороший доход бумагопрядильного производства Паоло в одночасье превратился из хозяина в управляющего, а фабрика по обработке хлопка-сырца перешла в руки феллахов, в течение многих столетий работавших на хлопковых полях. Такое унижение было слишком для гордого дона, и через несколько недель он умер от сердечного приступа. Не прошло и года, как его молодая жена Сесилия снова вышла замуж и перебралась в Италию, оставив восьмилетнюю дочь на воспитание родителям умершего супруга.

Изабелла много лет не общалась с матерью. Ее дедушка Джованни Брамбилла, сломленный смертью сына и крахом рода, нашел утешение в двух постоянных увлечениях — охоте и египтологии. Он умер десять лет назад. Его вдова Франческа Брамбилла была вынуждена сдавать верхний этаж виллы и постоянно закладывать фамильные драгоценности. Но все же умудрилась сохранить верного домоправителя суданца Ааделя, который достался ей в качестве части приданого и вел ее хозяйство. Хотя Аадель теперь официально считался полноправным жильцом виллы и не был связан с Франческой договором о найме, он продолжал носить дореволюционную униформу слуги — красный тюрбан и традиционный египетский мужской наряд. Так завершался последний акт драмы, в котором оба собирались доиграть никому больше не нужные роли из ушедшей эпохи.

Вилла семейства Брамбиллов, хотя и обветшавшая, все еще производила сильное впечатление. Когда такси остановилось у украшенного мраморными колоннами входа, я ощутил знакомое чувство робости. Здесь ясно чувствовалось, из какого богатого, хотя и потерявшего все свои деньги рода происходила Изабелла. Я же ничего собой не представлял. Мой отец был шахтером, а мать — ирландкой-католичкой, женщиной глубоко религиозной, сильно огорчившей своих родителей тем, что вышла замуж за протестанта. Мне всегда казалось, она так и не простила отцу, что тот оторвал ее от семьи. Мать была учительницей музыки и возлагала на своих детей куда большие надежды, чем прагматичный, не боявшийся трудностей отец, который считал, что сыновьям следует по его примеру спуститься в шахту. Несмотря на постоянные разногласия, брак родителей был союзом по большой любви. И когда два года назад мать умерла, отец почувствовал себя совершенно потерянным, как лишившийся управления корабль.

В детстве я считал, что если Бог существует, то он покинул родителей в их нужде. Мне казалось, чем беднее люди, тем они религиознее — своего рода отречение от ответственности за свою судьбу. В результате я ушел от католицизма, в университете увлекся социалистическими идеями и в итоге пришел к материализму.

Вылезая из такси, мы с Изабеллой заметили желтый спортивный «фиат».

— Машина Гермеса, — настороженно заметила жена. — Забавная встреча.

Я с удивлением посмотрел на нее. Обычно Изабелла радовалась, если предстояло увидеться с Гермесом — одним из ее немногочисленных менторов.

— Мне казалось, Франческа его терпеть не может?

— Так оно и есть. Но сегодня день рождения деда, и Гермес пришел, как делал это при его жизни. Бабуля слишком хорошо воспитана, чтобы ему отказать.

Гермес Хемидес был египтологом и старинным другом деда Изабеллы. Когда Джованни Брамбилла умер, Гермес подружился с его внучкой и стал делиться своим увлечением — я бы сказал, одержимостью — мистицизмом, астрологией и спиритуалистической философией. Признанный переводчик, он проводил часы с Изабеллой, склонившись над иероглифами, которые ей требовалось перевести. Изабелла полностью ему доверяла, и хотя я не одобрял влияния египтолога на мою жену в вопросах мистики, не мог не оценить его сдержанный юмор.

После обеда мы пили кофе в зимнем саду и ждали, когда подадут апельсиновый джем, которым традиционно завершалось угощение. Франческа и Гермес сидели напротив друг друга. Франческа — на стуле, напоминавшем деревянный трон восемнадцатого века в стиле барокко, антикварной вещи, которую она умудрилась не продать. В восемьдесят лет эта женщина сохранила осанку балерины и являла собой воплощение классического европейского изящества. Глядя на нее, невольно приходили мысли о Риме 1930-х годов. Окрашенные черные волосы были уложены короткой, рельефной волной, морщинистая оливковая кожа натянута на скулах, и вся внешность Франчески Брамбиллы говорила о том, что эта женщина была воспитана для красоты и власти.