Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт Страница 5

Ближайшие соседи этой фермы — Феннеры, жившие в четверти мили хода, — рассказывали еще более странные вещи о звуках, которые, как они утверждали, доносились ночью с земель Карвена. Они говорили, что слышали крики и продолжительные завывания, и их неизменно настораживало большое количество скота, толкавшегося на карвеновых пастбищах, — явно ведь не требовалось такого числа голов, чтобы покрывать нужды одиночки и пары слуг в мясе, молоке и шерсти. По мере приобретения кингстаунскими фермерами новых стад состав поголовья, как казалось, менялся от недели к неделе. Кроме того, на округу наводил страх огромный каменный флигель с узкими щелями вместо обыкновенных окон.

Зеваки с Большого моста рады были порассказать всякое о городском доме Карвена на Олни-корт: не столько о красивом новом особняке, построенном в 1761 году, когда владельцу, должно быть, исполнился почти что век от роду, сколько о его первом обиталище, низеньком, со старинной мансардой, чердаком без окон, стенами, обшитыми тесом, причем Карвен с подозрительной дотошностью проследил, чтобы все бревна и доски, оставшиеся после сноса, сожгли. Да, в сравнении с фермой дом казался не таким уж загадочным и мрачным местом, но негасимый свет в окнах в самые поздние часы, непробиваемое молчание единственной пары слуг — двух вывезенных неведомо откуда негров, ужасно неразборчивый акцент невероятно дряхлой француженки-экономки, ни с чем не сообразное количество провизии, доставляемой в дом, где проживало всего-то четыре человека, странные голоса, ведущие зловещие споры в явно неуместное для того время, — все вышеперечисленное, вкупе со слухами, ходившими о ферме в Потаксете, принесло недобрую славу нелюдимому Джозефу Карвену.

В избранных кругах также не обходили вниманием дом Карвена; так как новоприбывший его владелец мало-помалу приобщился к церковной и торговой жизни города, он, естественно, завел знакомых лучшего сорта, чьим обществом и беседой вполне мог наслаждаться благодаря образованию. Он происходил из знатного рода — Карвены (допускалось, к слову, и альтернативное написание «Корбен») из Салема могли похвастаться известностью по всей новоанглийской территории. Выяснилось, что в молодости Джозеф много путешествовал, некоторое время жил в Англии и по меньшей мере дважды плавал на Восток. Когда он все-таки заговаривал (а случалось это нечасто), речь выдавала в нем благородного и образованного англичанина. По некой загадочной причине общество людей Карвена интересовало очень избирательно. Никогда не проявляя открытой неприязни в отношении своих гостей, Джозеф выстраивал вокруг себя настоящий лабиринт блоков, так что мало кто мог придумать, что сказать ему, не рискуя показаться докучливым или глупым.

Казалось, в его поведении таилось какое-то загадочное, сардоническое высокомерие, как будто он пришел к выводу, что все человеческие существа скучны и есть где-то более привлекательное и уместное общество. Когда в 1738 году именитый плут доктор Шекли прибыл из Бостона — занять должность настоятеля Королевской церкви, — он не пренебрег визитом к одному из тех, о ком стал вскоре столь наслышан в недобром ключе. Одним зимним вечером, обсуждая наследие Карвена, Чарльз Вард признался отцу, что многое бы отдал, лишь бы узнать, что такого высказал таинственный предок-отшельник священнику-жизнелюбу, что заставило последнего покинуть дом Карвена чуть ли не в гневе, но свидетельства эпохи единодушны в том, что повторить услышанное Шекли всякий раз отказывался, да и вообще не припоминал тот случай без зримой потери веселой учтивости, коей славился.

Чуть более ясна причина, по которой еще один человек с прекрасным воспитанием и вкусом избегал надменного отшельника. В 1746 году Джон Меррит, пожилой англичанин с обширными познаниями в литературе и науке, переехал из Ньюпорта в Провиденс — в город, столь резво догоняющий по значимости его родной, — и вскоре выстроил особняк в сердце Перешейка, ныне наиболее высоко ценимого загородного района. Жил Меррит на широкую ногу — держал превосходную карету и слуг в ливреях, обзавелся собственными телескопом и микроскопом, скопил немало редких книг. Узнав, что Карвен — хозяин лучшей частной библиотеки Провиденса, англичанин сразу же нанес тому визит. Был он принят куда радушнее прежних гостей; его искреннее восхищение изобилием греческой, латинской и английской классики, а также великолепной коллекцией научных трудов, где было место Парацельсу, Агриколе, ван Гельмонту, Сильвию, Глоберу, Бойлю, Бургаве, Бехеру, Шталю, настолько польстило Карвену, что он пригласил гостя посетить лабораторию на ферме — а такой чести до тех пор не удостаивался никто. Заняв карету мистера Меррита, двое джентльменов без промедлений отправились в путь.

Впоследствии мистер Меррит всегда признавался, что ничего ужасного на ферме не лицезрел, — но одних лишь названий книг по тауматургии ^[9], алхимии и теологии, хранимых Карвеном на виду, вполне хватало, чтобы поставить целесообразность знакомства с эксцентричным экспериментатором под вопрос. Возможно, конечно, сомнениям более поспособствовало выражение лица хозяина, демонстрировавшего гостю свое странное собрание, которое, помимо обычных книг, не вызывавших у Меррита зависти, включало в себя почти всю изведанную каббалистику, демонологию и магию, выступая настоящей сокровищницей познаний в сомнительных областях алхимии и астрологии. Французский перевод «Герметического корпуса» от Луи Менара, «Собрание философов», «Книга исследований» Джабира ибн Хайяна, «Ключ мудрости» Артифия — все это имелось у Карвена, равно как и каббалистическая «Книга Зоар», компендиум Альберта Великого, составленный Питером Джамми, «Великое и окончательное искусство» Раймунда Луллия в издании Затцнера, «История Химии» Роджера Бэкона, «Ключ Алхимии» Роберта Фладда и «Философский камень» Иоганна Тритемия ^[10]. В обилии были представлены средневековые иудейские и арабские мыслители. Меррит побледнел, когда, сняв с полки прекрасный том «Индо-исламского Канона», обнаружил, что в не вызывающую подозрений обложку переплетен запретный «Некрономикон» опального юродивого араба Абдуллы Аль-Хазреда. О книге Меррит был наслышан с тех пор, как несколько лет тому назад та фигурировала в деле о разоблачении безымянного языческого культа в маленькой рыбацкой деревушке Кингспорт, в провинции Массачусетского залива.

Но более всего достойного джентльмена обеспокоил небольшой отрывок из старинного сочинения. На массивном столе из высокоценного красного дерева покоился зачитанный том авторства Бореля, на полях и меж строк которого виднелись многочисленные пометки, сделанные рукой Карвена. Книга была раскрыта почти на середине, и один параграф был столь тщательно выделен, что Меррит не удержался и прочел его. Содержание ли выделенных предложений или та одержимость, с которой штрихи, почти прорвав бумажный лист, отграничили сей текст от всего прочего — трудно сказать, что из этого встревожило в большей степени бывалого английского библиофила. Отрывок он запомнил предельно ясно — и однажды даже процитировал его помянутому выше Шекли, но не до конца, ибо негодованию сановника, послужившему ответом на такой шаг, не было предела. Итак, строки те сообщали: