Тик-так - Дин Кунц Страница 5

Он был уверен, что попробовал все кнопки на панели радиоприемника. Тем не менее ему так и не удалось выключить проклятый прибор, и хор призрачных голосов продолжал заклинать его из стереоколонок. - Черт! Томми сжал правую руку в кулак и стукнул им по панели радиоприемника. Удар был не сильным и не причинил ему боли, но зато он нажал одновременно три или четыре кнопки.

Ничего не изменилось. Радио продолжало работать, и гортанный, хриплый бас с каждой секундой становился слышен все более отчетливо, хотя Томми никак не мог разобрать произносимых им слов.

Он снова стукнул кулаком по приемнику и с удивлением услышал приглушенный возглас отчаяния, сорвавшийся с его собственных губ. Да что с ним, наконец, такое? Каким бы странным и раздражающим ни был этот шум, он наверняка не представлял никакой опасности.

Или представлял?

Даже задавая себе этот вопрос, Томми почувствовал, как внутри его растет совершенно иррациональная убежденность, что он должен заткнуть уши, чтобы не слышать этот сверхъестественный шепот, доносящийся из динамиков, и что если он расслышит и поймет хоть слово из того, что говорит ему этот хриплый бас, то подвергнет себя смертельной опасности. И все же, словно назло кому-то, он продолжал вслушиваться в этот пульсирующий шепот, стараясь выловить в звуковой каше хоть что-нибудь внятное.

- Пф-фан-н...

Это было единственное слово, которое он расслышал совершенно определенно.

- Пфан Дран-н...

Отталкивающий, клокочущий, словно прорывающийся из забитой слизью глотки, голос говорил на безупречном, без тени акцента, вьетнамском языке.

- Фан Тран Туонг ..

Это было его имя. До того, как он изменил его. Имя, которое Томми носил в Стране Чайки и Лисицы.

- Фан Тран Туонг...

Кто-то, что-то звало его в ночи. Сначала издалека, но теперь странный голос несомненно приблизился. Он жаждал ответа, он хотел вступить с ним в контакт, и Томми вдруг почудилось в этом голосе что-то злое и.., ненасытное.

Электрический холодок - как от пробежавшего по голой руке паука - пронзил Томми насквозь. Он чувствовал себя так, словно все, что он представлял собой, его душу, его чувства, вдруг затянуло ледяной паутиной.

Он стукнул по радиоприемнику в третий раз, гораздо сильнее, чем в первые два, и радио - если это были радио - неожиданно смолкло. Единственными звуками, которые он теперь слышал, были приглушенное урчание мотора, шорох покрышек по асфальту, его собственное неровное дыхание и частые удары сердца.

Левая рука Томми, мокрая от пота, скользнула по рулю, и он резко поднял голову, почувствовав, что "Корвет" соскользнул с твердого покрытия шоссе. Сначала правая передняя, а потом и правая задняя покрышки забуксовали на обочине, с силой выбрасывая гравий, который грозно застучал по днищу. В свете фар впереди замаячил ощетинившийся болотной травой глубокий дренажный кульверт, а по правой дверце заскребли сухие ветки придорожных кустов.

Вцепившись в руль обеими руками, Томми резко вывернул влево. "Корвет" тряхнуло, качнуло, но он все же выбрался с обочины на твердую мостовую.

Сзади раздался визг тормозов, и Томми, машинально бросивший взгляд в зеркало заднего вида, был ослеплен ярким светом фар. Громко загудел гудок, и черный "Форд эксплорер", чудом не зацепив "Корвет", пронесся слева словно снаряд. Он был так близко, что Томми, готовый каждое мгновение услышать скрежет раздираемого металла, едва не зажмурил глаза, но все обошлось. В следующую секунду красные задние огни "Форда" маячили в темноте уже далеко впереди.

Почувствовав, что "Корвет" снова послушен рулю, Томми несколько раз моргнул, чтобы стряхнуть с ресниц заливающий лицо пот, и с трудом сглотнул. Перед глазами его все расплывалось, а рот заполнился какой-то противной горечью. Все окружающее казалось Томми незнакомым и нереальным, как бывает у людей, которые уже проснулись, но все еще находятся во власти сновидений.

А как быть с голосом из радиоприемника, который так напугал его всего несколько секунд назад?..

Томми уже не был так уверен, что он действительно слышал, как этот забитый слизью рот произнес его имя. Зрение его быстро пришло в норму, и он начинал задумываться, что, возможно, все это ему почудилось. Мысль о том, что, возможно, с ним случилось что-то вроде легкого эпилептического припадка, была гораздо приятнее, чем ощущение, что какое-то сверхъестественное существо на самом деле пыталось дотянуться до него при посредстве такой обыденной вещи, как автомобильный радиоприемник. Или, может быть, это была никакая не эпилепсия, а просто в мозгу лопнул какой-нибудь крошечный сосудик, вызвавший краткое нарушение мозговой деятельности. Нечто подобное произошло прошлой весной с Сэлом Деларио - репортером, приятелем Томми.

Но, что бы это ни было, теперь Томми чувствовал только легкую головную боль, сосредоточившуюся чуть выше правой брови. Кроме того, его слегка подташнивало, но это скорее всего было лишь следствием пережитого страха.

* * *

Через Корону Дель-Мар Томми ехал намного медленнее разрешенного предела скорости, готовый съехать на обочину и остановиться, как только окружающее у него перед глазами снова начнет расплываться.., или если снова будет происходить что-нибудь необычное. Несколько раз он с опаской косился на радиоприемник, но радио молчало.

Так он проезжал квартал за кварталом; страх понемногу проходил, но на смену ему пришла депрессия. Томми по-прежнему подташнивало, головная боль никак не проходила; кроме того, он ощущал необычайную пустоту внутри. Томми почти не сомневался, что, если бы ему удалось заглянуть к себе в душу, он увидел бы, как там серо, уныло и пусто.

И он знал, что это за пустота. Это было чувство вины.

Да, Томми сидел за рулем собственного "Корвета", машины из машин, лучшей американской тачки, в которой воплотилось все, о чем он мечтал в детстве и юности. Он должен был бы радоваться, ликовать, но вместо этого чувствовал себя так, словно он медленно, но верно погружается в океан, на самое дно, где всегда холодно и куда не проникает ни единый луч солнца. Это была эмоциональная пропасть, и Томми неуклонно в нее проваливался. Он чувствовал себя виноватым перед матерью, что было по меньшей мере странно, так как он старался ни при каких обстоятельствах не проявлять к ней неуважения. И он не только не проявлял его - он не чувствовал никакого неуважения к ней. Возможно, в последнем разговоре он был нетерпелив, и теперь ему было больно подумать, что мать, быть может, уловила эти нотки, но Томми совсем не хотел обидеть ее или оскорбить ее чувства. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. Просто порой ему казалось, что его мать слишком держится за прошлое и упорствует в своих привычках. Ее неспособность вписаться в современную американскую действительность и принять современную американскую культуру - как принял ее он сам - серьезно беспокоила Томми. Когда он встречался со своими друзьями-американцами, режущий слух вьетнамский акцент матери заставлял его всякий раз болезненно морщиться, равно как и ее привычка почтительно следовать за мужем, держась на шаг позади него. "Мама, это Соединенные Штаты! - не раз выговаривал ей Томми. - Здесь все равны, и мужчины и женщины, и никто не считается существом второго сорта. Здесь нет никакой необходимости подчеркивать свое подчиненное положение в отношении мужа и ходить за ним как тень!" А она в ответ только улыбалась ему как любимому, но умственно отсталому ребенку и говорила: "Я следую как тень за твоим отцом не потому, что должна это делать, а потому, что мне так хочется, Туонг". - "Но это же не правильно!" - в отчаянии восклицал Томми, а мать, обратив к нему все ту же безмятежную улыбку, которая его буквально бесила, отвечала: "Неужели в Соединенных Штатах считается не правильным демонстрировать свое уважение, свою любовь?".