Пепел феникса - Татьяна Корсакова Страница 48

Она сидела на тахте, сложив руки на коленях, как школьница. Громову даже показалось, что при его появлении девушка вздрогнула. Подавив тяжелый вздох, он присел рядом, осторожно взял в руку ее ладошку. Нужно было обязательно что-нибудь сказать, как-то начать сближение, а на ум не приходило ничего толкового. Наверное, поэтому вместо комплимента, который бы непременно разрядил обстановку, он сказал:

– Не бойся.

Громов не стал уточнять, кого конкретно не нужно бояться: его самого или призрака, он просто надеялся, что Аня все поймет правильно и сделает хоть один маленький шажок ему навстречу, потому что и для него самого это все, оказывается, нелегко. Она поняла все правильно и сделала тот самый «шажок» – точно спасательный круг бросила.

Ее губы были теплыми. Теплых Громов не помнил, зато до сих пор помнил тот обледенелый, силой вырванный поцелуй в стылой подворотне. И глаза она не закрывала, но на дне ее зрачков больше не было страха. А что было, Громов не разобрал, потому что в одно мгновение все мыслительные процессы отключились. Нет, кое о чем он, конечно, помнил – о том, что нужно быть нежным и в следующий раз обязательно найти где-нибудь свечи и розовые лепестки, чтобы все случилось, как у людей, но это в следующий раз, а сейчас только бы остаться на плаву, не потонуть в этом крышу срывающем омуте. Да что там – не потонуть! Еще и Анюту не утопить, сделать все так, чтобы никто из них потом не пожалел о произошедшем…

…Наверное, он все сделал правильно. Просто на Анютином лице больше не было той с ума сводящей вежливой настороженности, кажется, она даже улыбалась. Одно Громов знал точно: даже если их уловка не сработает и призрак не перестанет интересоваться потерявшей невинность жертвой, то время точно потрачено не зря. Знал он и еще кое-что, но прятал это знание глубоко в сердце, оставлял на потом, когда все, наконец, закончится…

* * *

Как же это, оказывается, здорово – засыпать рядом с мужчиной! Кто бы мог подумать, что можно тихо радоваться размеренному сопению над ухом и щекотному прикосновению щетинистого подбородка к обнаженному плечу. Вот он, совсем рядом – настоящий мужчина, даже руку протягивать не нужно, чтобы до него дотронуться, а дотрагиваться все время хочется, потому что странно все, неожиданно и нереально. Едва ли не более нереально, чем то, что происходило с ней все эти дни.

Громов спал, раскинувшись на всю тахту, Анне оставался лишь небольшой кусочек у самого края. Можно было, наверное, растормошить спящего или просто попробовать отодвинуть, но она не решалась. Было что-то по-детски умилительное в том, как он хмурился во сне, как крепко сжимал ее ладонь.

И зря она боялась, зря корила себя за то, что предложила такое едва ли не первому встречному. Первый встречный оказался именно таким, каким она его себе и представляла в девичьих грезах, практически эталонным. Единственное, что ставило Анну в тупик, это что-то про розовые лепестки, без которых им обоим никак. Или не было такого, просто примерещилось в том нереальном мире, из которого и возвращаться не хотелось?

Осторожно, стараясь не потревожить Громова, она повернулась к нему спиной, чтобы коленки не упирались ему в живот и оставалось хоть какое-то пространство для маневров. Он буркнул сквозь сон что-то невразумительное, положил руку ей на талию. Рука была тяжелой и горячей, Анна улыбнулась и закрыла глаза. В сердце появилась надежда, что этой чудесной ночью с ней не может случиться ничего плохого…

…От едкого дыма слезились глаза, а горло сводила судорога. Босым ногам было нестерпимо больно, но сил, чтобы закричать, позвать на помощь, уже не оставалось. Умирать не страшно. Быстрее бы уже… Пусть бы закончились эти муки. И уже не важно, за что с ней так, за какие провинности. Скорее бы умереть…

Она видела его сквозь пелену черного дыма – размытый, колеблющийся в раскаленном воздухе силуэт. Собрав остатки сил, запрокинув лицо к ночному небу, она закричала:

– Максимилиан!..

– …Я здесь.

Голос приглушенный, будто сквозь толстый слой ваты. И нет больше невыносимого жара, а есть такой же невыносимый холод от чужих прикосновений к мокрому от слез лицу, к шее, к голым плечам…

– Анна…

От поцелуя, долгого и мучительного, она проснулась.

– Моя Анна… – Кошмар закончился, а голос остался. И голос, и холод, и нестерпимая боль в обожженных ступнях.

Он стоял у самого изголовья – ее призрачный мучитель. Стоял и смотрел таким взглядом, который разорвал в клочья тонкую пелену сна и едва не разорвал ее переставшее биться сердце. Он стоял и смотрел, а тот, кто поклялся ее защищать, продолжал спать мертвым сном.

– Что тебе от меня нужно? – Онемевшие губы еще помнили вкус призрачного поцелуя, дым, тлен, горечь полыни… – Уходи!

Анна вытянула перед собой руки. На левой полыхал и бился в огне феникс.

– Я прошу тебя, уходи.

– Поздно… – В исходящем от феникса свете призрачная фигура сделалась еще прозрачнее, еще нереальнее.

– Убирайся! – Тапка – не самое хорошее оружие в борьбе с незваными гостями, но если под рукой ничего больше нет, а тот, кто обещал защищать, спит мертвым сном, то куда деваться?

Она промахнулась. Глупо надеяться, что гостю с той стороны может навредить обычная тапка. Или не глупо? И где гость? Есть только черный дым, змеящийся по полу, просачивающийся в приоткрытое окно. Ушел… Ушел, слава тебе, Господи!

– Ты моя… – Голос из ниоткуда, потусторонний, затухающий, как свеча на ветру. Он вернется. Он не оставит ее в покое, пока не получит то, за чем пришел в мир живых. Знать бы еще, что ему нужно…

Ступать по полу обожженными ступнями было больно. Первый же шаг вырвал из горла приглушенный стон.

– Анюта?! – Спавший до этого мертвецким сном Громов вскочил с тахты, поймал девушку за руку. – Анюта, что случилось?

– Он приходил. – Тыльной стороной ладони она попыталась стереть с губ призрачный поцелуй. Ничего не вышло – окуренная дымом полынная горечь никуда не делась. – А я опять горела на костре…

Громов больше ничего не спрашивал, он пружиной сорвался с места, бросился к окну, распахнул его настежь, высунулся наружу.

– Что там? – На цыпочках, морщась от постепенно унимающейся боли, Анна подошла к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу.

Двор терялся в предрассветных сумерках, но кое-что ей удалось рассмотреть: возле беседки лежал человек.

– Анюта, мне нужно спуститься, посмотреть, кто там. – Громов обнял ее за плечи.

– Я с тобой. – От мысли, что призрак может вернуться, сердце перестало биться. – Можно мне с тобой?

– Хорошо. – Громов натянул джинсы и свитер, набросил на Анну свою куртку, подхватил на руки.

– Я сама. – Она попыталась высвободиться.

– Обожженными ногами?

Это был аргумент, на который не нашлось контраргумента. Еще минуту назад Анне казалось, что вместо ног у нее обугленные головешки, сейчас ожоги затягивались прямо на глазах, но боль еще не исчезла.