Рисунки на крови - Поппи З. Брайт Страница 48

— Наверное, я хочу просто все видеть, — наконец сказал он. — А иногда я даже не уверен, что хочу. Мне просто кажется, что я должен.

— Это потому, что ты художник. Художники напоминают мне перегонный куб.

— Что напоминают?

— Перегонный куб; его используют при возгонке самогона. Ты берешь информацию и дистиллируешь ее в искусство. — Зах помолчал. — Думаю, на твой взгляд — не слишком удачная аналогия.

— Сойдет. Перегонный куб не выбирает, гнать самогон или нет. Выбор за человеком, который его пьет.

— Тогда я выпью твой самогон в любое время, когда ты захочешь мне его предложить, — отозвался Зах. — Я тобой восхищаюсь. Вот почему я не уехал еще днем. Ты, может, и сумасшедший, но еще я думаю, ты очень смелый.

Внезапно Тревору снова захотелось плакать. Вот он, парнишка в бегах от чего-то зловещего и неизвестного, эта любопытная, щедрая душа с ее огромным запасом жизненных сил, которая может дать отпор чужаку с молотком, а потом подружиться с ним, — и он еще считает Тревора смелым. Никакого смысла в этом не было, но, что ни говори, заставило его почувствовать себя лучше. Он не помнил, когда кто-нибудь говорил ему, что он хоть что-то делает правильно.

— Спасибо, — произнес он, когда вновь смог доверять своему голосу. — Хотя я и не чувствую себя особенно смелым. Я все время напуган.

— Ага. Я тоже.

Что-то прошлось по ребру ладони Тревора, потом тепло заползло в саму ладонь. Палец Заха, еще немного дрожащий. Тревор едва не отдернул руку, в самом деле почувствовал, как напрягаются и тянут мускулы. Но в последнюю секунду его собственные пальцы свернулись вокруг Захова, поймав его, как в ловушку.

Если он слетит с катушек, он никого не потянет за собой — это было единственное, что пообещал себе Тревор.

Но, может, если у него будет кто-то, за кого можно будет уцепиться, может, ему не придется проваливаться. Во всяком случае, не до самого дна.

От пальца Заха по его руке прямо в кровь бежала тоненькая ниточка электричества. Старые шрамы на локте пульсировали в такт сердцебиению. В темноте он едва-едва различал сияющие глаза Заха.

— Чего ты хочешь? — прошептал он.

— Ты не мог бы.. — Зах сжал его руку, потом отпустил, — Ты не мог бы обнять меня? Этот чертов экседрин.

— Да, — отозвался Тревор, — наверное могу. Я попытаюсь Несмело потянувшись, он нашел голое плечо Заха, спустил руку по его груди, придвинулся ближе, так что их тела прильнули друг к другу, будто ложки в ящике. Сердце Заха лихорадочно стучало. Мускулы его были напряжены так, что казалось, будто обнимаешь готовую взорваться электрическую катушку. Его тело казалось на ощупь меньшим и более хрупким, чем ожидал Тревор. Ему вспомнилось, как они спали с Диди: они часто устраивались спать именно таким образом.

— А самое ужасное то, — сказал Зах в подушку, — что голова у меня все так же болит.

Тревор рассмеялся. Ему с трудом верилось, что все это происходит взаправду. Утром он проснется и увидит, что снова провел ночь за чертежным столом. Что он только вообразил себе этого мальчика, эту невероятную ситуацию. Ему не следовало чувствовать себя так. Он никогда себя так не чувствовал. Ему следовало выяснять, почему он жив.

Он более чем осознавал прикосновение кожи Заха к собственной коже, в точности такой гладкой, какой он ее себе представлял, и ему не хотелось отстраняться. Если чего и хотелось, так это придвинуться ближе.

Интересно, имеет ли это какое-то отношение к тому, почему он остался в живых?

Тревор прижался лицом к мягким волосам на шее Заха.

— Ты должен был здесь очутиться? — едва слышно спросил он, почти надеясь, что Зах его не услышит. — Это все — часть того, что должно было произойти?

— К черту «должно»! — отозвался Зах. — Жизнь придумываешь по ходу.

Свернувшись, будто пара близнецов во чреве, они смогли наконец заснуть.

Незадолго до рассвета под потолком над самой кроватью в воздухе заколебалось слабое мерцание. Мерцание сконцентрировалось в приблизительно круглый водоворот — вроде волн жара, испускаемых асфальтом в зените южного лета. Потом из него начали падать крохотные клочки белой бумаги: возникая В воздухе они, кружа, опускались вниз. Вскоре облако-воронка вертелось в жаркой немой комнате, будто загулявший буран.

Тревор и Зах спали, не зная, не чувствуя. Клочки бумаги собирались на полу, на кровати, на потных спящих телах.

Рассвет застал их все так же крепко обнявшимися: лицо Тревора зарылось в ямку на плече Заха, руки сжимали его грудь, а руки Заха цеплялись за Тревора так крепко, что Тревор позднее обнаружит у себя на ладонях отметины от Заховых ногтей.

Наяву они боялись коснуться друг друга.

Во сне они выглядели так, будто им было страшно расстаться.