Боги Бал-Сагота - Роберт Говард Страница 46

Брилл лениво наблюдал, как Лопес поднырнул под ограждение из колючей проволоки и поплелся по тропинке, протоптанной в невысокой иссохшей траве. На нынешнем месте он работал уже больше месяца, рубя неподатливые мескитовые деревья и выкорчевывая из земли их невероятно длинные корни, и каждый день возвращался домой одним и тем же путем. Наблюдая за ним, Брилл заметил, что он далеко отклонился от прямого пути – похоже, чтобы обогнуть невысокий округлый холмик, слегка возвышавшийся над пастбищем. Лопес явно старался держаться от этого холмика подальше, и Бриллу вспомнилось, что старик-мексиканец точно так же обходил этот холмик стороной каждый день. Вспомнилось и кое-что еще: проходя мимо холмика, Лопес неизменно ускорял шаг, а домой возвращался до заката, хотя обычно мексиканцы начинали работу с первыми лучами солнца и трудились дотемна – особенно на раскорчевке, где платили не поденно, а с акра.

Бриллу сделалось любопытно. Он поднялся, помахал плетущемуся по тропинке мексиканцу и, не торопясь, двинулся вниз по склону, на котором стояла его хижина.

– Эй, Лопес, погоди-ка минутку! – крикнул он.

Лопес оглянулся и неохотно остановился, дожидаясь приближения белого.

– Лопес, – лениво протянул Брилл, – не мое, конечно, дело, просто хочу спросить: отчего ты всегда обходишь этот старый индейский курган чуть не за полмили?

– Но сабэ ^[52], – коротко буркнул в ответ Лопес.

– Врешь, врешь, – добродушно возразил Брилл. – Ты же грамотный человек, и по-английски говоришь не хуже моего. В чем дело? Думаешь, там привидения, или что-то вроде того?

Брилл знал испанский – мог и говорить и даже читать, но, подобно большинству белых англосаксов, предпочитал родной язык.

Лопес пожал плечами.

– Нехорошее место, но буэно, – пробормотал он, отведя взгляд в сторону. – Что спрятано – пусть там и остается.

Брилл знал о суеверном страхе неучей-мексиканцев перед курганами, встречавшимися там и сям по всему Юго-западу, реликвиями забытого прошлого, хранящими в себе истлевшие кости вождей и воинов исчезнувшей расы.

– Что, привидений боишься? – поддел он старика. – Вздор! Это же индейский курган. А те индейцы померли так давно, что от них и призраков уже не осталось!

– Лучше не тревожить то, что лежит в земле, – проворчал в ответ Лопес.

– Чушь, – отрезал Брилл. – Как-то в округе Пало-Пинто мы с ребятами раскопали один такой курган. Нашли только кости, бусы, кремневые наконечники и прочий хлам. Потом я долго таскал с собой несколько зубов, пока не потерял где-то, и никакие призраки меня не преследовали.

– Индейцы? – неожиданно фыркнул Лопес. – Кто говорит об индейцах? В этих землях жили не только индейцы. В старые времена здесь творилось много странных вещей. Я слышал сказания моего народа, передававшиеся от поколения к поколению. А мой народ пришел сюда задолго до вашего, сеньор Брилл!

– Да, тут ты прав, – признал Стив. – Конечно, первыми белыми в этих краях были испанцы. Я слышал, неподалеку отсюда проходил Коронадо ^[53], и экспедиция Эрнандо де Эстрады тоже побывала здесь – давным-давно, уж и не знаю, сколько лет назад.

– В тысяча пятьсот сорок пятом, – сказал Лопес. – Они стояли лагерем вон там, где сейчас ваш кораль.

Брилл оглянулся в сторону огороженного жердями кораля, в котором обитали его верховой мустанг, пара рабочих лошадей да худосочная коровенка.

– Откуда ты все это знаешь? – с любопытством спросил он.

– Один из моих пращуров шел с де Эстрадой, – объяснил Лопес. – Порфирио Лопес, солдат. Он поведал об этой экспедиции своему сыну, а тот – своему, и так его рассказ дошел до меня. Но у меня нет сына, и мне некому передать эту повесть.

– Даже не думал, что у тебя столь обширные знакомства, – сказал Брилл. – Может, ты знаешь что-нибудь и о золоте, по слухам, спрятанном де Эстрадой где-то в этих местах?

– Не было у них никакого золота, – проворчал Лопес. – Солдаты де Эстрады несли с собой лишь оружие, с боем пробивались сквозь враждебные земли – и многие из них оставили на пути свои кости. А позже, многие годы спустя, в нескольких милях отсюда команчи напали на караван мулов, шедший из Санта-Фе. Им пришлось спрятать груз золота и спасаться бегством. Вот две легенды и смешались воедино. Но даже этого золота здесь больше нет: гринго, охотники на буйволов, отыскали его и выкопали.

Брилл рассеянно кивнул. Он почти не слышал слов старика. На всем североамериканском континенте не набралось бы столько сказок о потерянных или зарытых в землю сокровищах, как здесь, на Юго-западе. В старые времена, когда испанцы владели золотыми и серебряными рудниками Нового света и контролировали богатые пушные промыслы Запада, несметные богатства перевозились туда и обратно через холмы и равнины Техаса и Нью-Мексико, и память об этих богатствах до сих пор сохранилась в виде преданий о золотых кладах. И в голову Брилла забрела безумная мысль, порожденная неудачей и надвигавшейся нищетой.

– Что ж, ладно, – сказал он вслух. – Заняться мне все равно нечем. Пожалуй, раскопаю-ка я этот старый курган и погляжу, что там.

Это простое сообщение подействовало на Лопеса самым потрясающим образом. Он сжался, его смуглое лицо сделалось пепельно-серым; сверкнув карими глазами, он умоляюще воздел руки к небесам.

– О, диос! Нет! – вскричал он. – Не делайте этого, сеньор Брилл! Он проклят! Дед рассказывал мне…

– Что рассказывал? – спросил Брилл, не дождавшись продолжения.

Но Лопес угрюмо молчал.

– Об этом нельзя говорить, – наконец пробормотал он. – Я дал клятву хранить молчание. Только старшему сыну я мог бы поведать обо всем. Вы уж поверьте мне на слово: лучше собственными руками перерезать себе глотку, чем соваться в этот проклятый курган.

– Ну что ж, – сказал Брилл, слегка раздраженный суеверностью мексиканца, – если уж все настолько серьезно, так почему бы не рассказать, в чем дело? Дай мне логическое объяснение: отчего этот курган нельзя трогать?

– Но я не могу говорить! – в отчаянии воскликнул мексиканец. – Я все понимаю! Но я поклялся хранить молчание на святом распятии, как все мужчины в моей семье. Это такое темное дело, что, даже заговорив о нем, рискуешь обречь душу на вечные муки! Расскажи я вам об этом – и ваша душа могла бы расстаться с телом. Но я дал клятву, а сына у меня нет, и потому я обречен молчать вовеки.

– О-о, ну что ж, – саркастически сказал Брилл, – раз обречен молчать, так, может, напишешь?

Лопес вздрогнул от неожиданности и, к немалому удивлению Стива, тут же вскричал: