Невинность - Дин Кунц Страница 44

Теперь ей не приходилось имитировать дрожь. Страницы книги трепыхались в руках, и Гвинет отложила ее. На него так и не посмотрела. Обхватила руками грудь.

А он разглагольствовал об удовольствии, которое девушка может доставить мужчине, спрашивал, мечтала ли она о таком. Вновь и вновь задавал грязные вопросы, и у нее создавалось ощущение, будто он прикасается к ней.

Поначалу она молчала, но потом в голову Гвинет пришла мысль о новой тактике. Она исходила из того, что отец мог рассказать ему лишь о ее социофобии, не вдаваясь в подробности. Возможно, Телфорд что-то узнал от кого-то из слуг. Она с ним никогда не разговаривала, и он мог предполагать, что отсутствие связной речи – часть ее состояния. Чем более невротичной и эмоционально недееспособной он ее видел, тем больше убеждался в своей абсолютной власти над ней, а потому в какой-то момент мог потерять бдительность.

Продолжая похотливый монолог, Телфорд наблюдал за Гвинет пристальным взглядом голодного волка, подбирающегося к жертве. Теперь она не только сжалась в комок, вдавившись в спинку дивана, но также издавала несвязные звуки, горестные и полные предчувствия беды. Когда он требовал ответа на свои похабные вопросы, она отвечала ничего не означающими слогами или даже звуками, а то и просто стонала или пищала. Могла бы разжалобить этим любого, да только у Телфорда жалость отсутствовала напрочь. Какое-то время спустя он пришел к выводу, что девочка, хотя и умеет читать, на членораздельную речь не способна в силу какого-то физического недостатка или задержки умственного развития.

Слова – ключевая вода этого мира, а язык – наиболее мощное оружие в ведущейся с древних времен нескончаемой войне между правдой и ложью. Телфорд возвышался над Гвинет на фут, весил в два раза больше, его решительности противостояла ее робость, жестокости – мягкость. От осознания, что она не может говорить, не способна умолять, обвинять или стыдить, он распалился еще сильнее. В сверкающих глазах и выражении лица появилось что-то людоедское, и Гвинет даже испугалась: а вдруг помимо всех озвученных обещаний он начнет рвать ее зубами.

Он больше не называл ее по имени, не называл девушкой, обходился и без местоимения «ты». Использовал другие слова, все грубые, многие грязные.

Наконец приказал ей подняться с дивана у окна и идти в ванную, которая примыкала к ее спальне. Добавил: «Кольцо из носа я хочу взять как сувенир, и красную бусину с губы. Мы сейчас сотрем с тебя всю эту глупую готическую краску, чтобы я увидел маленькую девочку, которая под ней прячется, хрупкую птичку, которой отчаянно хочется казаться ястребом».

Неуклюже, как щенок, издавая жалостливые звуки, Гвинет первой направилась в ванную. На каждом шагу лихорадочно думала о том, как его отвлечь или свалить с ног, чтобы попытаться убежать, но изначальную его силу увеличивали и похоть, и желание обратить в явь все жестокости, о которых раньше он только фантазировал.

В просторной ванной он приказал ей раздеться. Она боялась, что он влепит ей оплеуху, если она промедлит, а оплеуха откроет ему дверь в более глубокие и темные подвалы сознания, куда он еще не заходил, и он сразу начнет ее насиловать, забыв о желании предварительно превратить ее в маленькую девочку. Слезы по-прежнему катились по щекам, смывая готический раскрас, слезы по отцу – не по себе. Начав расстегивать блузку, она отвернулась от него, встала лицом к туалетному столику, опустив глаза, словно жутко стесняясь.

Услышала, как он повернул рычаг, опускающий заглушку в сливное отверстие. Подняла голову, чтобы взглянуть в зеркало над туалетным столиком, видеть не себя, а происходящее за ее спиной. Он наклонился над ванной, чтобы открыть горячую воду. В этой позе наконец-то подставился. Гвинет развернулась и с силой толкнула его. Он повалился в ванну, вскрикнул от боли, когда рука попала под струю горячей воды.

Лифт двигался слишком медленно, а если бы она споткнулась и упала на лестнице, Телфорд бы ее настиг. Да и так мог догнать. Проскочив открытую дверь в спальню, она услышала, как он выбирается из ванны. Не помчалась вниз, к парадной двери, а метнулась к ночному столику с правой стороны кровати, рывком вытащила ящик, схватила аэрозольный баллончик с мейсом.

Она знала, что он близко. Повернулась, увидела, что он уже в трех шагах, и выпустила струю газа ему в глаза, как ее и учил отец. Телфорд закричал от боли. Остановился, словно уперся в стену, подался назад. Она воспользовалась моментом, следующую струю направила в рот и нос.

Мейс действует короткий период времени, но очень эффективен. Льются слезы, перед глазами все расплывается, на несколько минут человек просто теряет зрение. А если мейс попадает в дыхательные пути, жертва начинает жадно хватать ртом воздух. Никакой опасности для жизни, но у человека полное ощущение, что он задыхается.

Даже выведенный из строя, задыхающийся, ничего не видящий перед собой, Телфорд отчаянно размахивал руками, надеясь ударить Гвинет, схватить за волосы или за одежду. Она с легкостью обежала его, выскочила из спальни, помчалась через остальные комнаты, украшенные столь любимыми ею пуансеттиями. Некоторые, задев, сломала, словно тем самым показывая, что это Рождество безвозвратно омрачено смертью.

По лестнице слетела, перепрыгивая через две ступеньки, на каждую площадку прыгая обеими ногами, добралась до прихожей, ни разу не решившись оглянуться. Выскочила в ранний вечер, в холодный и влажный воздух, на первый снежок, еще не запачканный городской грязью.

Через четыре дома к востоку высился особняк Биллингэмов, такой же большой – хотя и более вычурный, – как дом ее отца. Ступени на парадное крыльцо с обеих сторон ограждали толстые каменные стены, на которых в позе сфинкса отдыхали два массивных, высеченных из гранита льва с поднятыми головами и суровыми мордами, их пустые глаза смотрели на улицу, не выискивая дичь, а в ожидании пришествия Армагеддона.

Биллингэмы, она знала их фамилию, но никогда не видела, чуть раньше уехали в Европу, а по улице плотным потоком катили автомобили, так что у Гвинет не возникло и мысли пересечь четыре полосы движения. Она побежала к наблюдающим львам. С подъемом ступеней высота стены уменьшалась. Гвинет поднялась на крыльцо, обошла дальнего льва, который в два раза превосходил ее размерами, и спряталась за ним. Чуть приподняла голову над его спиной, чтобы видеть дом своего отца.

У нее не возникло и мысли позвать на помощь, потому что тот, кто отреагировал бы на ее крик, первым делом захотел бы защитить ее или успокоить, то есть попытался бы взять за руку, похлопать по плечу или обнять, а она не терпела прикосновений. Они бы начали задавать вопросы, на которые ей пришлось бы отвечать. Она не хотела слышать их голоса, потому что при ответах на вопросы они услышали бы ее голос. Она не желала делиться с незнакомцами ничем своим, даже голосом, как никогда не делилась им даже со слугами отца.

Гранит, к которому она прижималась, отнимал у Гвинет тепло, и вскоре ее уже трясло от холода.

Несколько минут спустя, выглянув из-за льва, она увидела Телфорда, выходящего из дома ее отца и спускающегося по ступенькам. Он надел пальто и нес что-то белое, возможно, пакет с лепешками. Оставленный в доме, тот мог стать обвинительной уликой. Гвинет пришла в ужас, когда Телфорд направился к ней.