Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг Страница 44

После обеда Элли подошла к двери в гараж и позвала Чера.Рейчел принялась разбирать чемоданы, а Луис — мыть посуду. Он надеялся, что Черне объявится, ан нет! Тут как тут. Бесшумно, словно крадучись, неторопливоподошел и вдруг возник прямо перед девочкой. Словно выжидал, затаясь, рядом.ЗАТАЯСЬ! Слово это сразу пришло Луису на ум.

— Здравствуй, Чер! — обрадовалась Элли. — Чер, милый!

Подняла кота, прижала к груди. Луис следил за ней краемглаза, нашаривал в раковине грязные ножи и вилки. Вот радостная улыбка на лицедочери сменилась недоумением. Кот спокойно сидел у нее на руках, прижав уши, несводя с хозяйки взгляда.

Через некоторое — очень долгое, как показалось Луису, —время она выпустила кота на пол, и тот важно, даже не оглянувшись, удалился встоловую. МЫШИНЫЙ ПАЛАЧ, вдруг ни с того ни с сего подумалось Луису. ГОСПОДИ,ЧТО Ж МЫ ВСЕ-ТАКИ СДЕЛАЛИ В ТУ НОЧЬ?

Но тщетно он старался припомнить, воспоминания казалисьдалекими, их уже подернула дымка забвения, как и воспоминания о Викторе Паскоу,о его страшной смерти на полу приемного отделения в лазарете. Помнились емутолько завывание ветра за домом, а дальше — черная кромка леса. И большеничего.

— Пап, а, пап? — тихо и горестно проговорила Элли.

— Что, милая?

— От Чера плохо пахнет.

— Неужели? — изобразил беспечность Луис.

— Да, пахнет! Никогда так плохо не пахло! Какашками!

— Ну, может, в грязи где повалялся, мало ли, — успокоилЛуис. — Выветрится этот запах, не бойся.

— Очень надеюсь, — вдруг чопорно, как старая светская дама,сказала Элли и удалилась.

Луис вымыл последнюю вилку, закрыл кран. Постоял у раковины,глядя в ночное небо за окном, слушая, как убегает, булькая, мыльная вода.Напоследок в трубе чмокнуло, хлюпнуло. И сразу пронзительно завыл ветер,северный, холодный. Луиса охватил нелепый беспричинный страх. Он нападаетвдруг, когда туча застит солнце или раздается мерный, неизвестно откуда, звук.

— Тридцать девять и три? — ахнула Рейчел. — Ты не ошибся,Луис?

— Нет, это типично для вирусных заболеваний. — Луис старалсяне поддаваться раздражению, сквозившему в голосе жены. Ей сегодня нелегкопришлось: с двумя детьми чуть не через всю страну летела. Время к полуночи, ахлопот еще полон рот. Элли крепко спит у себя в комнате. А Гейдж вполудреме-полуобмороке лежит на их с Рейчел кровати. Час назад Луис дал емуаспирин. — К утру температура спадет.

— Может, антибиотики попробовать?

— Если б у него простуда была — другое дело. А вирус кантибиотикам не восприимчив, — терпеливо растолковал он жене. — От них толькопонос и рвота усилятся. Значит, организм будет еще больше обезвожен.

— А ты уверен, что это вирус?

— Если тебе моего мнения мало, убедись сама, милости прошу!

— Не кричи на меня! — Рейчел и сама сорвалась на крик.

— А я и не кричу! — ответил Луис в том же духе.

— Нет, кричишь! — Губы у Рейчел задрожали, она закрыла лицоруками.

Луис заметил темные круги под глазами жены, набрякшие веки,и ему сделалось стыдно за себя.

— Прости. — Он присел подле Рейчел. — сам не знаю, какаямуха меня укусила. Прости, пожалуйста.

— Не согрешишь — не покаешься, — слабо улыбнулась Рейчел. —Не ты ли мне это говорил? Дорога, конечно, тяжелая, да и я боялась страшно, чтоты будешь рвать и метать, увидев обновки Гейджа. Ладно, теперь уж скажу, покаты передо мной виноват.

— Из-за чего ж я должен был рвать и метать?

Она снова чуть улыбнулась.

— Мама с папой купили ему десяток костюмчиков. И один онсегодня обновил.

— Да уж заметил, — бросил Луис.

— Я тоже заметила, что ты заметил. — И она скорчила рожицу.Луис рассмеялся, хотя ему было не до смеха. — А еще они купили шесть платьицдля Элли.

— Шесть платьиц! — чуть не взвыл Луис. Вдруг накатили злобаи обида комком в горле — не продохнуть. — Зачем, Рейчел?! Зачем?! Зачем тыпозволила? Мы, что, сами не в состоянии… что, мы — нищие побирушки?.. — Оносекся. Комок в горле мешал говорить. Ему представилось, как он бредет по лесус мертвым дочкиным котом, как перекладывает тяжелую ношу из руки в руку, а вэто самое время Ирвин Гольдман, чтоб ему пусто было, покупает его, Луиса,дочку, ее любовь и расположение. Размахивает своей самой жирной на светечековой книжкой, строчит самым золотым на свете вечным пером. Едва-едва Луисудержался, не крикнул: ТВОЙ ОТЕЦ КУПИЛ ЭЛЛИ ШЕСТЬ ПЛАТЬЕВ, А Я ВОСКРЕСИЛ ЕЕКОТА. ТАК КТО ЖЕ ИЗ НАС ЕЕ ЛЮБИТ? Нет, конечно, он никогда ничего подобного нескажет. НИКОГДА.

Рейчел погладила его по щеке.

— Луис, пойми, папа с мамой вдвоем подарки покупали,понимаешь, вдвоем! Они ведь любят внуков, скучают по ним. Видимся-то мы редко.А мои уже старенькие. Папу ты и не узнаешь.

— Я его в любом виде узнаю, — проворчал Луис.

— Ну не сердись, дорогой. Относись к ним добрее. Тебя неубудет.

Он смерил жену долгим взглядом.

— Представь себе, убудет! — наконец изрек он. — Убудет, хотяя и не оправдываюсь!

Не успела Рейчел ответить, как из комнаты Элли раздалсякрик:

— Пап! Мам! Скорее!

Рейчел вскочила было на ноги, но Луис остановил ее:

— Оставайся с Гейджем. Я сам!

Он догадывался, в чем дело. Черт возьми, он ведь выставил жекота на ночь! Элли легла спать, а он выследил кота на кухне — тот обнюхивалсвою миску — и выставил за дверь. Не хватало только, чтобы Чер спал в постелидочки. Мало ли, зараза какая, да и сам в детстве насмотрелся всякого впохоронном бюро дядюшки Карла. Нет, не след коту валяться в дочкиной постели.

БЕДНЯЖКА ПОЙМЕТ РАНО ИЛИ ПОЗДНО, ЧТИ ЧЕР ИЗМЕНИЛСЯ, ОН БЫЛЛУЧШЕ.

Луис прекрасно помнил, что выгнал кота на улицу, однако,когда вбежал в спальню дочери, Элли сидела в постели, толком еще непроснувшись, а Чер… возлежал на одеяле в ногах, распластавшись, словно летучаямышь в полете. Глаза широко раскрыты и тускло поблескивают.

— Папа, убери! — почти простонала Элли. — От него ужаснопахнет!

— Тише, доченька, спи спокойно. — Луис сам удивился своемуровному голосу. На память пришло утро после лунатической прогулки, днем позжесмерти Виктора Паскоу. Тогда он заперся в лазаретном туалете: взглянуть взеркало и удостовериться, что и сам похож на привидение. Но, однако, никакихразительных перемен в своей внешности не обнаружил. Сколько ж страшных тайнсокрыто в заурядных с виду прохожих!