Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд Страница 43

При взгляде на собеседников она преисполнялась ужасом, который не понимала, и из-за этого боялась еще больше. Они рассматривали старый корявый кедр с излишним вниманием, неблагоразумным, по ее ощущению, пренебрегая чувством равновесия, установленным свыше ради людского спасения.

Даже после обеда они пошли курить, присев на касающиеся лужайки ветви, и зашли в дом только после настойчивой просьбы. Кедры, где-то слышала она, небезопасны после захода солнца; они плохо влияют, если стоишь слишком близко; а спать под ними даже опасно, хотя, в чем заключается опасность, миссис Биттаси позабыла. Она спутала его с анчаром [17].

На всякий случай она позвала Дэвида в дом, а Сандерсон вошел сразу после него.

Прежде чем решиться на такую безапелляционность, она украдкой из окна гостиной наблюдала за мужем и гостем. Сумерки окутывали их влажной дымкой. Миссис Биттаси видела тлеющие кончики сигар, слышала монотонные голоса. Над их головами проносились летучие мыши, а крупные ночные бабочки бесшумно порхали над цветущими рододендронами. И вдруг, пока она смотрела, ей пришла в голову мысль, что муж как-то изменился за последние несколько дней — фактически с момента приезда мистера Сандерсона. Перемена была во всем его существе, хотя и трудно было сказать, какая именно. Женщина, по правде говоря, и не решалась выяснять. Срабатывал инстинктивный страх. Даже позволив ему пройти, она бы предпочла ничего не узнавать. Безусловно, она заметила какие-то мелочи; небольшие внешние признаки. Во-первых, перестал читать «Таймс» по вечерам, во-вторых, забыл о своих жилетах в крапинку. Становился порой рассеянным, неопределенно высказывался по вопросам, которые до недавнего времени решал не задумываясь. И еще: вновь начал разговаривать во сне.

Софии бросились в глаза эти и еще десяток других маленьких странностей, и их совмещение усилило беспокойство, отчего ее бросило в дрожь. Испуг, затем смятение, разом охватили женщину. Ее глаза с трудом различали скрытые сумраком фигуры под сенью кедра, а сзади подступал лес. Прежде чем удалось отыскать мудрый совет свыше, что вошло у нее в привычку, София услыхала внутренний шепот, очень быстро прошелестевший: «Это все мистер Сандерсон. Зови Дэвида сейчас же!»

Она так и сделала. Ее пронзительный голос пронесся по лужайке и замер в лесу, быстро стихнув. Эха не последовало. Звук впитал бастион тысячи настороженных деревьев.

— Сырость здесь пропитывает все насквозь, даже летом, — пробормотала она, когда те послушно вошли.

Удивление мешалось в ней с раскаянием за свою дерзость. Они пошли на зов так смиренно.

— Муж подвержен этой лихорадке с востока. Нет, пожалуйста, не выбрасывайте сигары. Можем сесть у открытого окна, пока вы курите, и наслаждаться чудесным вечером, — без умолку говорила миссис Биттаси, что было ей несвойственно.

Причиной тому было подсознательное волнение.

— Какая тишина… Какая чудная тишина, — продолжала она, поскольку все молчали, — такое спокойствие, а воздух так свеж… и Бог всегда рядом с теми, кому нужна Его помощь.

Слова соскользнули с языка прежде, чем она поняла, что говорит, но, к счастью, София успела понизить голос, и никто не услышал концовки. Вероятно, так инстинктивно выразилось ее облегчение. Но то, что она смогла такое сказать, повергло ее в смущение.

Сандерсон принес для нее шаль и помог расставить кресла; она поблагодарила в старомодных, изящных выражениях, отклонив предложение гостя зажечь лампы.

— Думаю, они привлекут мошкару.

Втроем они сидели в сгустившихся сумерках. Седые усы мистера Биттаси и желтая шаль его жены светлыми пятнами выделялись по обоим концам маленького полукруга, а между ними сидел Сандерсон с черной гривой, посверкивая глазами. Художник негромко возобновил разговор с хозяином дома, очевидно начатый под кедром. Миссис Биттаси настороженно, с нелегким сердцем, слушала.

— Понимаете, деревья при дневном свете довольно скрытны. Они полностью проявляются только после захода солнца. Я никогда не узнаю дерево до конца, — с этими словами он слегка поклонился даме, будто извиняясь за что-то, по его ощущению, не совсем понятное или приятное для нее, — пока не увижу его ночью. Ваш кедр, к примеру, — вновь обернулся он к ее мужу, а миссис Биттаси увидела, как блеснули его глаза, — сначала не получился, потому что я рисовал его утром. Завтра вы увидите, что я имею в виду, — тот первый набросок, он наверху, в моей папке; совсем другое дерево по сравнению с той работой, что вы купили. А это выражение мне удалось поймать однажды ночью, часа в два, при очень слабом свете луны и звезд. Я увидел дерево обнаженным… — сказал он, понизив голос и наклонившись вперед.

— Вы хотите сказать, мистер Сандерсон, что выходили в такой поздний час? — спросила пожилая дама с изумлением и мягким упреком.

Ей не особенно понравились эпитеты в его речи.

— Боюсь, что в другом доме это показалось бы достаточно бесцеремонно, — с витиеватой вежливостью ответил он, — но, случайно проснувшись, я увидел дерево через окно и спустился вниз.

— Странно, что наш боксер не покусал вас; он всегда спит без привязи в холле, — сказала она.

— Напротив, собака вышла со мной. Надеюсь, — добавил он, — шум не помешал вам, хотя и поздно об этом говорить. Виноват.

Во мраке блеснула белозубая улыбка. В окно залетело дуновение ветра, принеся запах земли и цветов.

Миссис Биттаси промолчала.

— Мы оба спали мертвым сном, — засмеялся ее муж. — Вы отчаянный человек, Сандерсон, но, клянусь богом, картина оправдывает вас. Немногие художники стали бы устраивать себе столько хлопот, хотя я как-то читал, что Холмен Хант [18], или Россетти [19], или еще кто-то из этого кружка рисовал всю ночь в своем саду, чтобы добиться желаемого эффекта лунного света.

Он продолжал болтать. Жена была рада слышать его голос; на душе у нее становилось гораздо легче. Но вскоре разговором вновь завладел гость, и она помрачнела и испугалась, инстинктивно страшась этого влияния на мужа. Во время их беседы тайна, что крылась в лесах и рощах, в любом великом собрании деревьев, подступала совсем близко.

— Ночь преображает все предметы, — говорил Сандерсон, — но ничто так не обнажается, как деревья. Они снимают вуаль, которую набрасывает на них солнечный свет. Даже здания ведут себя так же — в какой-то степени, — но деревья особенно. Днем они спят; ночью просыпаются, проявляются, становятся деятельными — живут. Вспомните, — вежливо обратился он к хозяйке, — как ясно это понимал Хенли [20].