Мы здесь - Майкл Маршалл Смит Страница 42

В сумраке на тротуаре с понурым видом дожидался Медж. Фитюлька Боб куда-то делся.

– Все идет не так, как я рассчитывал, – сообщил он.

– Послушай, – напустился на него Дэвид. – Скажи мне четко: что за фигня здесь происходит? Ты вообще кто такой?!

– Я твой друг.

От этой фразы писателю захотелось злобно, истерически рассмеяться:

– Да, ты это все время повторяешь, как заезженная пластинка. Но как ты можешь им быть, если я даже не знаю, кто ты есть?

– Есть еще кое-кто, – сказал Медж. – Но он один из вас, а не из наших. Он во многом неправ, но, может, у него получилось бы разъяснить ситуацию так, чтобы ты ее гораздо легче понял. Самое важное – это возможность, которая у нас есть сейчас. Такого не выпадает почти никогда, Дэвид. Лично я не знаю никого, с кем бы что-то подобное происходило. Понимаешь? Нигде и ни с кем. Это все равно что… – Он немного подумал. – Ты помнишь опыты по природоведению в четвертом классе?

– Что? Конечно, нет.

– Оно и понятно, ты ведь никогда не тянулся к наукам. А я вот помню. И опыты мне нравились. Взять два магнита с противоположными зарядами. Они притягиваются, верно? Магниты с противоположными полюсами притягиваются и пристают друг к другу – а если заряд сильный, то пристают очень плотно. Раздели их, и они будут тянуться обратно, пытаясь слепиться воедино. Так долгое время было и с нами. Но затем…

Медж на полуслове прервался и зашагал прочь. Дэвиду не оставалось ничего иного, как пойти следом в надежде, что среди всех этих намеков и полунамеков рано или поздно прорежется что-нибудь более-менее внятное.

– Ну, и что затем? – спросил он нетерпеливо.

– Что-то происходит, – на ходу сказал его собеседник, – и в одном из магнитов начинает меняться полярность. В магните вроде тебя. Всегда вроде тебя, – с горечью подчеркнул Медж. – Проходит какое-то время, и они перестают держаться вместе. Притяжение переходит в отталкивание, причем такое сильное, что все забывается – опять же тобой, а не нами. У Угловых вроде Боба память, быть может, и самая лучшая, но мы отличаемся другими способностями. Нам дано умение смотреть по сторонам, в том числе и оглядываться назад. Действовать, как действуют хранители того, что было. А иногда и как опекуны.

– Но эта смена полярности…

– Она может длиться неделями, месяцами. Иногда занимает целые годы. Может происходить рано, а может поздно. У нас с тобой она случилась необычайно поздно и вместе с тем быстро.

– Ты говоришь, мы были друзьями, – еле поспевая за ним, упорно напомнил Дэвид.

– О да. Еще какими!

– Но где, когда?

– С того самого момента под столом. И здесь тоже – почти все то время, что ты жил в городе.

– Тогда почему я тебя не помню?

– Ты вырос. Дети рождаются безо всяких там житейских установок. Но уже фактически с рождения за ребенка берется мир и первые двадцать лет усердно вколачивает в него свои правила, вытесняя волшебство. Научает человека очерчивать себя линией, отделяя себя от остальной вселенной, превращая себя в обособленное «Я» вместо того, чтобы вливаться в облако взаимодействия, что простирается во всех направлениях. И вот когда линия обведена вокруг полностью, в человеке задергиваются шторки. Во всяком случае, так говаривал Одиночка Клайв, и я склонен ему верить.

– А кто он такой, этот Клайв? – допытывался Дэвид.

– Это он взял меня под свое крыло после того, как ты оставил город. И он единственный из нас, кому удалось вплотную приблизиться к воссоединению. Но не срослось, и для него это явилось началом конца. Теперь он полый.

– Вот слушаю тебя, – сказал писатель, – вникаю всем умом, но из того, что ты говоришь, не пойму ровно ничего.

– Ты просто не хочешь вспоминать, – укорил его идущий рядом человек. – Что лишний раз доказывает: какая-то твоя часть что-то да помнит.

– Але мале, Медж! – Из бокового проулка на тротуар вырулила девчонка-подросток в серой курточке с капюшоном и во всевозможных прибамбасах. Дэвид раньше уже видел ее в сквере рядом с какой-то толстушкой в бальном платье. На вид девчушке было лет шестнадцать, и она была похожа на сбежавшую из дома оторву, весь свой прикид сознательно направляющую на то, чтобы бесить или, во всяком случае, «доставать» всех, кому за двадцать три.